Турция и Иран остаются ключевыми государствами в ближневосточном регионе. История взаимоотношений между данными странами весьма богатая, что объективно связано с их географическим соседством, имперским прошлым, жесткой конкуренцией, религиозными противоречиями (суннизм и шиизм) и, конечно, же продолжающимися расхождением геополитических интересов.
В эпоху Османской и Персидской империй имели место многочисленные турецко-персидские конфликты и войны с некоторыми перерывами и с переменным успехом. Касаясь роли института гарема в жизни султанской Турции, историки отмечали, что если в турецко-персидских войнах наступали и перерывы (времена перемирий), то в гаремах война была беспрерывной. Причины этих войн были разные, где религия становилась нередко обоснованием амбиций Стамбула или Тегерана. Борьба же происходила, как правило, за право обладания приграничными территориями от Кавказа до Малой Азии, за право контроля над стратегическими торговыми и военными коммуникациями (например, того же Междуречья Тигра и Евфрата, той же Восточной или Западной Армении и Сирии).
Фактически подобное противостояние с эпохи Средневековья длилось вплоть до Первой мировой войны. Длительная военно-политическая конфликтность между персами и турками в столь значимых регионах, где были представлены интересы ведущих держав Европы и России, привела к тому, что на рубеже ХIX–ХХ вв. даже была создана специальная международная пограничная комиссия с участием Англии и России для содействия разграничению Персии и Оттоманской империи. Но, поскольку Лондон и Петербург имели свои отличные интересы на Ближнем и Среднем Востоке, данная комиссия так и не справилась со своей миссией.
Между Ираном и Турцией в новое время наступили и более стабильные времена. После Второй мировой войны с 1955 по 1979 гг. Тегеран и Анкара стали даже военно-политическими союзниками в составе регионального блока CENTO (Организация центрального договора или Багдадский пакт), который появился благодаря ближневосточной дипломатии Великобритании и США. Пока шахский режим в Иране оставался союзником Запада, а иранская нефть и газ эксплуатировались в интересах Лондона и Вашингтона, Тегеран был региональным партнером и члена НАТО Турции.
Ситуация изменилась после февральской революции в Иране 1979 г., ибо свержение проамериканского шахского режима и приход к власти шиитской мулократии внесли серьезные перемены в диспозицию сил на Ближнем Востоке. С тех пор в ирано-турецких отношениях вновь появились ноты недоверия и напряжения по всему кругу ближневосточной и глобальной повестки, часть их которой сохраняет актуальность и по сей день.
Нельзя сказать, что прагматизм в подходах Турции и Ирана потерял значимость после свержения шаха Реза Пехлеви. Даже в условиях жестких антииранских санкций Анкара в силу ограниченности своих энергетических ресурсов, так или иначе, но вынуждена была сохранять торговлю с Ираном и до сих пор в разных пропорциях экспортирует тот же газ.
Со сменой политического режима в Иране после революции 1979 г. в кемалистской Турции, где светский режим подавлял ростки возрождения ислама, все же, политизация ислама (хоть и шиитского толка) в 1980–1990-х гг. оказывала воздействие на общественное сознание турецких масс в пользу роста роли религии в государстве.
В отношениях Турции и Ирана предметом общих тревог остается курдский вопрос. Анкара и Тегеран выступают против любых форм курдской государственности и угроз этнического сепаратизма. Правда, в ситуации с курдами после исламской революции 1979 г. в Иране, все же, произошли определенные изменения. Некоторые эксперты небезосновательно считают, что феномен шиитской революции в феврале 1979 г. имеет как внешние обоснования, так и внутренние.
В частности, внешняя причина сводилась к прекращению монопольной эксплуатации и грабежа ведущими англосаксонскими странами (США и Великобританией) стратегических ресурсов (нефти и газа) Ирана, а также не допущению тлетворного воздействия западной поп-культуры на сознание иранской молодежи и населения в целом. Внутренняя же причина была связана с идеей не допущения ослабления и развала персидской государственности под угрозой этнического сепаратизма с разными окрасками (курдов, азери, белуджей). В то же время именно ислам, политический шиизм предполагал консолидацию иранского общества на религиозной основе вне зависимости от этнического происхождения.
После победы революции лидер ИРИ айятолла Хомейни пригласил в Тегеран находившегося тогда в эмиграции лидера Иракского Курдистана Мустафу Барзани для окончательного урегулирования курдского вопроса на исламской платформе. По некоторым данным, такая договоренность была прията курдским политиком, однако он так и не доехал до Тегерана. Кураторы из ЦРУ тогда объявили об экстренной хирургической операции М. Барзани, но операция завершилась его смертью.
К основным противоречиям между Тегераном и Анкарой можно отнести сохраняющееся членство Турции в блоке НАТО и шиитско-суннитские религиозные расхождения между мазхабами разного толка. Вместе с тем, будучи ключевыми странами ближневосточного региона, естественно, что у Турции и Ирана имеются отличные подходы и по ряду региональных тем (включая по сирийскому кризису, ситуации в Ливии и Ираке, отношению к Пакистану). В этом пакете противоречий после развала СССР и парада суверенитетов постсоветских республик особое место занимают соседние регионы Южного Кавказа и Центральной Азии.
Во-первых, Иран обеспокоен ренессансом пантюркистских и пантуранистских амбиций Турции по отношению к тюркским странами СНГ, что может в случае успеха проекта Туран серьезно ослабить позиции Ирана.
Во-вторых, Тегеран с высокой осторожностью наблюдает за геоэкономическими проектами в каспийском энергетическом районе, которые с распадом СССР и ослаблением России получили старт и развитие благодаря совместным инициативам Турции и ее союзников по НАТО (прежде всего, Великобритании и США). При этом данное беспокойство персидского государства определяется не только, а точнее не столько соображениями нового направления экспорта в Турцию той же бакинской нефти и газа, сколько планами Анкары по формированию альтернативных транзитных энергетических коммуникаций в обход России и Ирана для вывода экспортеров из тюркских стран на мировые рынки (прежде всего, в Европу) и превращение турецкой территории в важнейший хаб. Иными словами, Иран, будучи богатой нефтяной и газовой страной, обеспокоен геополитическими последствиям трансформаций на Южном Кавказе и в Центральной Азии в пользу усиления Турции, США и Британии.
В-третьих, с учетом сформировавшегося турецко-азербайджанского тандема на северных границах Ирана, Тегеран с тревогой наблюдает тенденцию появления Израиля вдоль пограничной ирано-азербайджанской линии на реке Аракс, усилившееся разведывательное присутствие «Моссада» и «Амана» в том же Азербайджане при одобрении члена НАТО Турции.
В-четвертых, сегодня между Турцией и Ираном наблюдается определенное геополитическое соперничество с религиозной окраской в пока еще преимущественно шиитском Азербайджане. Учитывая, что власти Азербайджана в отношениях с Турцией взяли за основу пантюркистский лозунг и принцип «одна нация – два государства», Иран отмечает активное политическое преследование азербайджанских шиитов (включая нередко с обвинениями в шпионаже в пользу ИРИ) со стороны Баку. Более того, источники КСИР в Азербайджане отмечают участившиеся случаи религиозного вмешательства Турции по суннизации азербайджанских шиитов. Все эти действия Тегеран рассматривает как попытку той же Анкары ослабить влияние шиитского Ирана в этой закавказской республике.
После очередной победы Р. Эрдогана на выборах и его визита в Баку, оценивая ситуацию с темой Зангезурского коридора в Армении, лидер Турции неслучайно подчеркнул, что главной причиной блокирования данного коридора является не Ереван, а Тегеран. Иран действительно публично устами айятоллы Али Хоменеи, президента Ибрагима Раиси и главы МИД Хосейна Амира Абдоллахияна неоднократно отмечал, что для него Зангезурский коридор остается «красной линией», недопустимо изменить границы соседних республик Южного Кавказа (в частности, Армении) и важно сохранить прямую многотысячелетнюю границу Ирана с той же Арменией.
Тегеран не желает усиления НАТО в регионе на плечах ее члена Турции, а также реализации проекта Туран с пантюркистским содержанием. В противном случае, Иран будет блокирован недружелюбными силами на своих северных границах, включая появление плацдарма сионистского Израиля на берегу р. Аракса.
Своим заявлением Реджеп Эрдоган не только выражает недовольство подобной региональной политикой Ирана, что три мусульманских государств (Турция, Азербайджан и Иран) по вине персов не находят возможности мирно разрешить дорожный вопрос и получить экономические дивиденды, но и фактически говорит о том, что именно Иран не позволяет турецко-азербайджанскому тандему вновь начать войну с Арменией и силовым путем отнять у последней мегринский участок Зангезурского коридора (если не весь Зангезур – Сюникский марз).
Учитывая, что Россия сегодня вынужденно занята западным флангом геополитического противоборства с Западом на Украине, соответственно, заинтересована в сохранении партнерства с Турцией для того же транзита и выхода в мир, не может обострять отношения с Анкарой в той же Армении (Закавказье), Иран становится на данном театре главным оппонентом Турции.
Во второй половине июня 2023 г. Турция и Азербайджан объявили о формировании единой системы контроля и управления воздушным пространством от Эгейского моря до Каспия по стандартам НАТО (турецкая система воздушного контроля HAKIM). Последняя практически способна установить контроль воздушного пространства в регионе Южного Кавказа и нести угрозу не только Армении, но и Ирану. Учитывая наличие единой системы ПВО между Арменией и Россией в рамках ОДКБ, подобный шаг со стороны тандема Анкары и Баку является в некотором роде вызовом и для региональных интересов России.
С начала 2023 г. торговый оборот между Ираном и Турцией сократился на 20%, где основной экспортный товар для турецкой стороны остается газ. Видимо, подобный спад в экономических отношениях этих стран стал следствием целого ряда объективных и субъективных причин (например, кризиса на энергетическом рынке из-за антироссийских санкций и роста цен, землетрясения и роста инфляции в Турции, девальвации турецкой лиры и давления Анкары по вопросу того же Зангезурского коридора). В ответ на предложение Москвы по созданию газового хаба в Турции, Иран выступил с не менее амбициозным аналогичным проектом в Персидском заливе. Все эти процессы свидетельствуют о возрастании ирано-турецких противоречий.
Более того, информация о продолжающихся закрытых переговорах между Ираном и США по теме расконсервации иранских авуаров в обмен на американских пленных, а главное о прекращении «танкерной войны» между Тегераном и Вашингтоном в акватории Ормузского пролива и Оманского залива и экспорте иранской нефти на мировые рынки (как известно, в самих США наблюдается рост цен на бензин и возрастает нужда в нефти) – создает дополнительные напряжения и в политике Турции.
США пока что не заинтересованы в реализации альтернативных коммуникаций из Китая в Европу через территорию Турции (по проекту «Один пояс – один путь»). Возможно, Вашингтон в качестве альтернативы китайскому транзиту предлагает индийский проект через Иран в Европу. И в этих географических предпочтениях Штатов создается новое противостояние между Ираном и Турцией.
Соответственно, если Иран развивает стратегическое партнерство с такими странами, как Китай и Индия, а также может наладить определенные отношения с администрацией США по ядерной программе и экспорту нефти, то Турции будет сложно рассчитывать на успех в схватке с Тегераном. Более того, современные власти Ирана заинтересованы в усилении независимой от США политики президента Р. Эрдогана, что дает возможность ослабить давление Вашингтона на регион. Таковы непростые схемы современной геополитической мозаики на Большом Ближнем Востоке.
Александр СВАРАНЦ, доктор политических наук, профессор, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение»
