В период 19-23 марта первый заместитель госсекретаря США Курт Кэмпбелл, лишь в феврале с. г. занявший этот пост вместо ушедшей в отставку Виктории Нуланд, совершил поездку в Японию и Монголию. В связи с чем сделаем несколько предварительных, но, как представляется, принципиального плана замечаний.
Во-первых, с учётом изначальной специализации К. Кэмпбелла (как во время пребывания ранее на дипломатической работе, так и в исследовательских организациях) можно уверенно утверждать, что самим фактом его назначения на указанную весьма важную должность получила организационное оформление тенденция радикального сдвига в Индо-Тихоокеанский регион внешнеполитических предпочтений Вашингтона. Этой тенденции будет следовать любая следующая американская администрация, независимо от партийной принадлежности, которая определится в ходе предстоящих всеобщих выборов.
Во-вторых, данный тренд приобретает окончательно-необратимый характер. Хотя его первые признаки обозначились ещё в нулевые годы, когда на том же посту находились не менее знаковые персонажи, такие как Ричард Армитидж и Роберт Зеллик. Которые, впрочем, придерживались противоположных точек зрения относительно политики по отношению к новому формирующемуся глобальному игроку в лице Китая. Сам же факт становления этого последнего в данном качестве предсказывалось американской политологией ещё в конце 90-х годов.
Р. Зеллик полагал возможной перспективу выстраивания с Пекином конструктивных отношений и, видимо, его взгляды послужили основой для появившейся вскоре концепции G2 (озвученной Г. Киссинджером и З. Бжезинским), в рамках которой управление мировыми процессами предполагалось вести в тандеме “США-КНР”. Однако неудача с реализацией упомянутой концепции, последующая политическая текучка (Афганистан и Ближний Восток в целом, турбулентность в Европе, Украина) задержали на 10 лет процесс организационного оформления упомянутого тренда.
В-третьих (и как следствие предыдущего), европейские дела в целом и, в частности, конфликт на Украине отходят в американских внешнеполитических предпочтениях на второй план. Отметим, в связи с этим, что некие “личностного” плана мотивы удаления В. Нуланд с должности заместителя госсекретаря, видимо, присутствовали, но они, несомненно, играли второстепенную роль. Главное, повторим, заключается в том, что на указанном посту должен теперь находиться специалист по делам ИТР.
В четвёртых, сам факт его первого (после упомянутого назначения) выезда за границу с посещением двух совершенно разных по всем параметрам азиатских стран полностью вписывается в тот же процесс радикального сдвига внешнеполитических предпочтений США. Едва ли не полностью мотивированного, повторим, “фактором Китая”.
И, в-пятых, совсем необязательно указанный “фактор” будет оцениваться лишь с бескомпромиссно-враждебных позиций. Сегодня в ходу концепт “управляемой конкуренции”, то есть своего рода симбиоза подходов Р. Армитиджа и Р. Зеллика. Который предполагает сохранение разного рода, а также уровня (включая самый высокий) каналов американо-китайских контактов.
Однако основная мотивация обсуждаемой поездки К. Кэмпбелла была обусловлена другой компонентой указанного концепта, в которой особое значение придаётся слову “конкуренция”. Базу же этой последней должна составить региональная военно-политическая организация. Отметим, что о необходимости создания нечто похожего на “Азиатское НАТО” говорилось ещё в начале нулевых годов, но до сих пор имеются лишь отдельные (зачаточного плана) фрагменты такой организации.
На роль её ядра всё более определённо претендует конфигурация AUKUS, в которой с момента создания в сентябре 2021 г. продолжают оставаться Австралия, Соединённое Королевство и США. Вопрос расширения данной конфигурации и формализации отношений внутри неё приобретает ключевую значимость в политике Вашингтона. При этом кандидатом номер один на присоединение к AUKUS является Япония и номер два Филиппины (далее рассматриваются Канада, Новая Зеландия, …). Важным шагом в данном процессе станет саммит “США-Япония-Филиппины”, который должен состояться в апреле на территории первой из указанных трёх стран.
Его подготовкой и занимался прежде всего К. Кэмпбелл, пребывая с визитом в Токио. От участия Японии в AUKUS он ожидает привнесения “достижений в области робототехники и кибертехнологий”. При этом главное препятствие для полномасштабного участия Японии в AUKUS ему видится в сохранении пока первой из известных ограничений в области работ с ядерными технологиями (так называемого принципа “трёх нет”). В то время как указанная конфигурация и создавалась с изначальной целью приобретения Австралией флота подводных лодок с ядерными силовыми установками.
Что же касается участия Филиппин в подготовительном процессе к предстоящему трёхстороннему саммиту, то на состоявшихся в Токио переговорах эта страна была представлена заместителем руководителя МИД Терезой Лазаро.
Вторая страна посещения К. Кэмпбелла в ходе данного турне, Монголия, конечно, не будет членом AUKUS. Ни сейчас, ни в обозримом будущем. Но у неё своя специфика отношений с тем же Китаем, в немалой мере обусловленная сложным периодом обретения независимости, растянувшимся едва ли не на полвека, начиная с китайской Синьхайской смуты 1912 г. Не вдаваясь в подробности, отметим лишь, что именно указанная “специфика” способствует, развивающемуся в последние два десятилетия (всестороннему) проникновению в Монголию главных оппонентов КНР, то есть США и Японии. Впрочем, всё более заметным становится присутствие здесь и других значимых игроков, таких, например, как Индия, ЕС, а также отдельных ведущих европейских стран.
С монгольской стороны расширение связей с внешним миром оформляется в виде концепции “третьего соседа”, родившейся в ходе поиска новых партнёров после утраты прежней главной опоры в лице СССР. Указанная концепция упоминается и в сообщении госдепартамента о предстоящем первом выезде за границу второго лица данного ведомства, основная цель которой относительно Монголии сводится к “укреплению дружбы между народами” обеих стран.
Наконец, представляется уместным подробнее затронуть общую тему последствий известных событий рубежа 80-х-90-х годов прошлого века, частным проявлением которых стала потеря наследницей СССР, то есть нынешней РФ безусловно преобладающих позиций первого в той же Монголии (как, впрочем, и в ряде других стран). Об их глубине и масштабах того времени свидетельствует, в частности, сохранение до сих пор кириллицы в монгольском алфавите, принятой в период советско-монгольской дружбы, о котором с пиететом вспоминают и в нынешней Монголии.
Упомянутая утрата РФ в Монголии позиций своего великого предшественника стала, повторим, прямым следствием, а также одним из характерных сопутствующих признаков фундаментального фактора, обусловленного поражением СССР в холодной войне. Так происходит всегда, когда одна из сторон некоторого глобального конфликта терпит неудачу.
В этом плане нелепыми (если не позорными) смотрятся нередкие размышления и сомнения от истерично-тупой пропаганды на тему характера завершения холодной войны, поскольку с не меньшим успехом можно сомневаться в верности таблицы умножения. Уже в начале 90-х годов, что называется, “лежали на поверхности” постсоветского пространства все три главных признака (“от Клаузевица”) тотального поражения, каковыми являются разгром армии, раздел территории побеждённого противника, подавление морального духа его населения. И репарации-контрибуции (“как положено”) выплачивались в течение по крайней мере до 90-х годов. Специфическим, впрочем, образом, то есть в виде не менее пресловутого “грабежа”.
Что же касается фактора “предательства”, воплотившегося в карикатурном меме о “во всём виноватом Чубайсе”, то оно носило (если вообще было) инструментально-вспомогательный характер. В частности, представляется, что “Саммит на Мальте” конца 1989 г. лишь констатировал и оформил вполне к тому времени очевидную перспективу поражения СССР в холодной войне. Так же как концепт (якобы господствующий среди части советской элиты) “встраивания в Европу”, видимо, носил тот же сопутствующий (а не “изначальный”) характер общему ощущению бесперспективности дальнейшей конфронтации с той же “Европой” (“Западом”).
Мобилизация же во второй половине 80-х годов отстоя и просто отбросов из различных слоёв советского общества (прежде всего “маяков совести” и “властителей дум” того периода) делалась с целью нанесения заключительного по нему удара, и тоже имела инструментальный характер.
Как бы то ни было, но нам, то есть нынешним наследникам истории и культуры великой страны, не подобает позиционироваться в виде капризного малыша, побивающего ладошкой пол, об который ударился лобиком (“зато Америка скоро развалится”). Который способен выслушивать лишь “простые объяснения” весьма сложных явлений в формате сказок с “хэппи-эндом”.
В то время как взрослые люди не только радуются победам, но и достойно переносят тяжёлые поражения, которых ещё никому не удавалось избежать. Тем более что пост-пораженческий период, судя по всему, завершается и следует не ностальгировать по безвозвратно ушедшим временам, а строить новую страну в абсолютно новых же внутри-и внешнеполитических условиях.
Между тем одними из примечательных свидетельств радикальности появляющихся на мировой арене тех самых “новаций” становятся обсуждавшиеся здесь персональные изменения на весьма важном, повторим, посту внешнеполитического ведомства ведущей (пока ещё) мировой державы, а также перемещение фокуса её интересов из Европы в Индо-Тихоокеанский регион.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала “Новое Восточное Обозрение”