Китайско-европейские отношения остаются одним из основных элементов быстро меняющегося мирового политического пазла. При том что и сам этот элемент подвержен трансформации, процесс которой более или менее регулярно отслеживается НВО. Последний раз мы обращались к данной теме в связи с рядом событий начала лета с. г., среди которых самым заметным оказался саммит с участием премьер-министра КНР Ли Кэцяна и канцлера Германии (неформальным лидером ЕС) А. Меркель, проведенный 11 июня в формате видео конференции.
Через 10 дней состоялся 22-й видеосаммит КНР-ЕС, на котором Китай представляли президент Си Цзиньпин и премьер-министр Ли Кэцян. От ЕС участвовали председатель Европейского совета (высшего органа Союза) Ш. Мишель, сменивший в декабре 2019 г. Д. Туска, председатель Европейской комиссии (правительства ЕС) У. фон дер Ляйен, заменившая (также в декабре 2019 г.) Ж.-К. Юнкера, и отвечающий за внешнюю политику Союза Ж. Боррель.
Примечательным представляется уже заголовок пресс-релиза, появившегося на сайте ЕС по окончании данного мероприятия: “Защита интересов и ценностей ЕС в комплексном и жизненно важном партнёрстве”. В приведенной фразе зашиты главные, противоречащие друг другу элементы того самого “комплекса” китайско-европейских отношений.
С одной стороны, фактор возрастающих проблем в отношениях с традиционным союзником (США) побуждает европейцев развивать кооперацию со второй мировой державой, не выставляющей им (в отличие от первой) никаких предварительных политических условий. В тоже время опасения (небезосновательные) потерять ключевые отрасли промышленности (если кооперация с быстро развивающимся экономическим гигантом не будет ничем ограничена) заставляет европейцев заниматься “защитой”. Особенно технологически-передовых промышленных кластеров.
Кроме того, европейцы (как и американцы) находятся во власти “продвинутых” социально-культурных трендов, которые прямо противоположны не только коммунистической идеологии современного Китая, но и его многотысячелетней исторической традиции. Впрочем, как и человечества в целом. Отсюда — упоминание в пресс-релизе проблемы “защиты” ценностей, которые якобы игнорируются Пекином в СУАР, Тибете и Гонконге.
Примерно в таком противоречивом ключе были выдержаны выступления перед журналистами обоих высших чиновников ЕС по окончании данного саммита. Наряду с подтверждением готовности развивать сотрудничество с КНР в самых разных областях, продолжения переговорного процесса по снижению барьеров в области экономической кооперации и взаимных инвестиций, прозвучали уже устоявшиеся претензии к китайской стороне о “недобросовестной конкуренции” (например, в сфере торговли сталелитейной продукцией).
Что касается проблематики пандемии коронавируса, то в не столь явном виде, как это было в заявлении ЕК от 10 июня, в ходе указанного саммита в адрес КНР всё же прозвучали упрёки, схожие с теми, которые использует по тому же поводу руководство США. Если не по форме изложения, то по содержанию. Хотя и было выражено стремление к сотрудничеству с КНР в борьбе с коронавирусной пандемией.
Казалось бы, только что (то есть 22 июня) на высшем уровне неким образом и в очередной раз обговорен весь комплекс проблем в двусторонних отношениях. Поэтому возникает вопрос, зачем нужно было спустя три месяца (14 сентября) устраивать нечто похожее.
Ответ на него, видимо, обусловлен символикой, столь весомо присутствующей сегодня в международных делах. Дело в том, что в 2020 г. исполнилось 45 лет с момента установления отношений между КНР и ЕС. Впрочем, тогда в аббревиатуре, обозначавшей союз европейских государств, присутствовала буква “э”, указывавшая на его изначально “экономический” характер.
Хороший повод для того, чтобы сделать некий промежуточный аудит всего, что за прошедшее время сделано в двусторонних отношениях, и наметить пути решения проблем. В конце прошлого года из Германии последовала инициатива о проведении (“летом 2020 г. в Лейпциге”) по этому поводу двустороннего саммита, в котором Европу представляли бы не только высшие чиновники ЕС, но и лидеры всех 27 стран-членов Союза.
Однако далее разразился SARS—CoV-2, странным образом совпавший с общим резким ухудшением всей международной обстановки. Мероприятие перенесли на осень, предполагая первоначально провести его в запланированном формате. Но вопреки надеждам международная ситуация не улучшилась ни в “медицинской”, ни в “политической” компонентах. Поэтому 14 сентября в плане формата мы наблюдали как бы совмещение двух предыдущих саммитов. То есть к руководству ЕС присоединилась канцлер ФРГ А. Меркель, что, видимо, должно было символизировать некое участие в мероприятии и стран-членов Союза.
Естественно, что никаких особых новаций в позициях сторон за прошедшие три месяца не произошло. Пожалуй, единственное, на что обратили внимание комментаторы, обусловлено достаточно чётко обозначенное европейцами нежелание участвовать в обостряющемся противостоянии двух ведущих мировых держав. О чём должны свидетельствовать слова Ш. Мишеля о том, что “Европа — игрок, а не игровое поле”.
В целом можно было бы сказать, что прошедшие китайско-европейские саммиты показали отсутствие сколько-нибудь заметных подвижек в ту или иную сторону двусторонних отношений. Что, вообще говоря, уже немало на фоне всё более опасной деградации американо-китайских отношений.
Если бы не одно недавнее внешне странное событие, связанное с посещением Тайваня председателем сената Чехии, которое в контексте обсуждаемой темы порождает ряд важных вопросов. Укол в самую болезненную точку внешнеполитической проблематики КНР был нанесён исключительно по личной инициативе визитёра? Или же наблюдалось “усердие не по уму” одного из многих новых членов “цивилизованно-западного мира”, появившихся с окончанием холодной войны? Если верно второе, то какая часть указанного “мира” стояла за данной очевидной провокацией: американская или европейская?
В связи со всеми этими вопросами представляется уместным кратко затронуть тему (давно обсуждаемую в экспертном сообществе) субъектности ЕС на пространстве как вне европейского континента, так и на нём самом. В указанной теме тоже зашит ряд вопросов (без определённых ответов), некоторые из которых звучат приблизительно так: “А ЕС это, собственно, что? Каким образом следует реагировать на исходящие из Брюсселя бумаги, и нужно ли это делать вообще?”.
Подобного рода вопросы крайне актуальны не только для КНР, но и других крупных игроков, включая РФ и США. Ибо нет ясности, как реагировать на ситуацию, обусловленную необходимостью развития взаимовыгодных отношений с ведущими европейскими странами, которые вынуждены принимать во внимание упомянутые бумаги и мнение окопавшихся в том же Брюсселе чиновников. Которые появляются в “столице Европы” в соответствие с процедурами, даже отдалённо не имеющими отношения к “демократическому” волеизъявлению европейцев.
Или же (и на самом деле) брюссельские “бумаги и чиновники” являются не более чем удобными промежуточными инструментами в политической торговле тех же ведущих европейских стран с КНР, РФ и США?
В любом случае автор крайне сомневается в обоснованности популярных тезисов о “продолжающейся американской оккупации (несчастных) европейцев”, об “ЕС как инструменте американской политики в Европе”. Не следует недооценивать фактор суммарного экономического потенциала европейцев, накопленного в послевоенный период, а также уровень их хитромудрости, которая оттачивалась на континенте веками. Причём первый существенным образом был обусловлен второй, поскольку проблематику “сдерживания коммунизма” Европа удачно возложила на “оккупанта”. Кстати, тот же фокус (и с тем же “оккупантом”) не менее успешно проделала послевоенная Япония.
Поэтому в 2016 г. получил позитивный отзыв у американского “электората” обобщённый месседж никому ранее неизвестного претендента на президентское кресло Д. Трампа: “Ребята! Нас надули в изощрённой форме наши ближайшие союзнички”.
Наметившееся с тех пор ускорение (давно наблюдавшегося) роста проблем в трансатлантических отношениях получило подтверждение в ряде событий последнего времени. Прежде всего сошлёмся на отказ Германии следовать решению Великобритании (принятому под давлением США) по полному запрету функционирования на территории страны китайского IT-гиганта Huawei. Что газетой Global Times было представлено другим странам Европы в качестве “примера для подражания”. Кстати, во втором квартале текущего года Германия по объёму экспорта в Китай впервые вышла на первое место, потеснив с него США.
Не менее знаменательным в КНР посчитали и направленное в адрес ведущего американского сетевого гиганта Facebook “предварительное предупреждение” со стороны базирующегося в Ирландии регулятора ЕС в сфере частного бизнеса. Суть выдвинутых претензий сводилась к неприемлемости использования компанией Facebook “в неких целях” личных данных подписчиков.
Напомним, что осуществлённый недавно “грабёж” (по распространённому в КНР определению) китайской компании TikTok проводился руководством США в сопровождении схожей формулировки. Данную акцию ЕС в отношении Facebook в той же Global Times оценили в качестве “прилёта ответа, откуда не ждали”. Кстати, и в самих США растёт недовольство политически мотивированным административным вмешательством в дела частного бизнеса.
Так что всё очень непросто в стратегической конфигурации “США-КНР-ЕС”. Пожалуй, это единственное, что можно достаточно уверенно сказать по завершении очередных китайско-европейских саммитов.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».