Не раз, описывая, что президент Мун Чжэ Ин мог бы сделать для развития межкорейского диалога, автор писал, что одним из настоящих, а не церемониальных шагов стала бы отмена широких односторонних санкций от 24 мая 2010 года, введенных правительством Ли Мён Бака после того, как Южная Корея объявила о том, что в трагедии корвета «Чхонан» виновата КНДР. Что это за официальная версия, мы не раз писали, потому что нестыковок в ней столько, что она шита не белыми нитками, а белыми канатами.
Тем не менее когда во время очередного отмечания годовщины к президенту подошла мать одного из погибших и спросила, нет ли у новой власти новых взглядов на то, кто несет ответственность за гибель корвета, Мун Чжэ Ин ответил на всю страну: в официальной позиции правительства нет ни малейшего изменения.
И вот внезапно, 20 мая представитель министерства объединения Ё Сан Ги заявляет, что этот пакет санкций больше не представляет никаких препятствий для межкорейских обменов.
Если быть точным, то на регулярном брифинге для прессы Ё Сан Ги отметил, что «предыдущие правительства придерживались гибкого подхода и при осуществлении санкций допускали исключения», а «большая часть санкций практически утратила силу». Поэтому «наше правительство не рассматривает меры 24 мая как препятствие для нашего стремления к обмену и сотрудничеству с Севером» и «будет и впредь прилагать усилия для расширения пространства в межкорейских отношениях, установления подлинного мира на Корейском полуострове».
Окрика из Вашингтона не последовало. В ответ на заявление представитель Госдепартамент США в интервью «Голосу Америки» заявил, что Вашингтон поддерживает межкорейское сотрудничество.
На этом фоне некоторые оптимисты или поклонники действующего президента РК начали петь о том, что вот, наконец, началась новая эпоха отношений Севера и Юга и санкции больше не работают.
Так ли это? Уже в тот же день не Ё Сан Ги, а сам министр Ким Ён Чхоль заявил, что заявления о том, что ряд санкций, введённых в отношении КНДР после затопления южнокорейского военного корабля в 2010 году, утратил силу, НЕ означает, что Сеул рассматривает возможность их отмены. Об этом же на следующий день сказал и Ё Сан Ги, — правительство никогда не упоминало о возможности отмены санкций.
Поэтому рассмотрим вопрос внимательнее.
Назвать Ё Сан Ги демократом сложно, — автор не раз сталкивался с ним на международных конференциях, где он последовательно отстаивал подход консерваторов. Поэтому указанная реплика точно не является его личной инициативой. Но рассмотрим, что могло стать причиной такого заявления.
Не секрет, что межкорейский диалог встал на мертвую точку, причем саботировала его скорее южнокорейская бюрократия, у которой даже не санкционные вещи обкладывались массой тормозящих процедур. То, что из Муна вышел никудышный посредник, который не столько действительно работал на диалог, сколько передавал каждой из сторон желаемое, попутно превознося свои дипломатические способности, – секрет Полишинеля.
Министр объединения Ким Ен Чхоль не раз говорил, что правительство обдумывает различные пути продвижения вперед зашедших в тупик межкорейских отношений путем укрепления обмена и сотрудничества в областях, не подпадающих под санкции, а правительство выступало за расширение трансграничного сотрудничества в рамках усилий по развитию межкорейских связей. Однако Север давно не отвечает на очередные «смелые инициативы» или предложения провести очередное торжественное мероприятие, исполненное глубокого символизма и никакой практической пользы.
Достаточно напомнить, как власти испугались поставлять в КНДР лекарства и медицинские маски из опасения, что это вызовет негативную реакцию общества на фоне их внутреннего дефицита.
Не секрет и то, что формально санкции запрещают любые межкорейские обмены, а на данный момент во многом пересекаются с санкциями, введёнными гораздо позднее США и ООН. Однако это пересечение – вещь недавняя, а до того, когда Сеулу было надо, их аккуратно «приподнимали». А когда не было – у Сеула было железобетонное основание рубить любую невыгодную или несвоевременную инициативу.
Когда Север направил свою делегацию на зимние Олимпийские игры в Пхенчхане в феврале 2018 года, южнокорейское правительство сохранило санкции, но предоставило исключение для этого случая.
В октябре 2018 года министр иностранных дел Кан Ген Хва заявила, что правительство рассматривает вопрос о снятии санкций, но, на фоне растущей критики со стороны консервативных оппозиционных партий, тогдашний министр объединения Чо Мен Гён на следующий день заявил, что правительство не планирует их отменять.
Весной 2019 г. по случаю их девятой годовщины министерство объединения заявило, что отмена санкций должна быть пересмотрена в свете межкорейских отношений и в рамках санкций международного сообщества против режима Ким Чен Ына. Весьма двусмысленная формулировка! Тем более что в том же мае 2019 года представитель министерства объединения заявил: «Мы можем быть гибкими в переоценке санкций 2010 года в рамках международных санкций в отношении Северной Кореи, но они все еще остаются эффективными.
Поэтому газета «Korea Times» правильно поставила вопрос о том, будет ли официальная отмена (а автор бы добавил – и с какой мотивировкой), ибо одно дело — заявления о том, что санкции больше не препятствие, а другое – юридическое завершение этого тезиса. Если вы считаете, что санкции утратили силу, что мешает официально их отменить, а не заниматься экивоками? Но администрации Мун Чжэ Ина будет нелегко сделать такой резкий шаг, поскольку отмена санкций может столкнуться с сильной политической реакцией со стороны консерваторов, а международное сообщество все еще твердо сохраняет санкции в отношении Пхеньяна.
Как пишет на ту же тему консервативная «Чосон Ильбо», об отмене санкций не говорил никто и никогда, потому что Северная Корея никогда не извинялась за нападение и даже не признавала его. Когда в 2018 году северокорейская делегация прибыла на зимние Олимпийские игры в Пхенчхане, правительство ясно дало понять, что снимает санкции только на «временной и исключительной» основе.
Что тут можно сказать? — официальной отмены санкций не произошло и не предвидится, как не случилось и отмены официальной версии о причастности Севера. Мы видим жалкую попытку сказать, что поскольку санкции перекрываются более серьезными и из них не раз делали исключения, они, можно сказать, утратили силу. И делается это в отчаянной попытке хоть как-то заинтересовать Север в имитации межкорейского диалога.
Скорее это звучит как признание того, что указанные санкции не достигли своей цели – кризису в КНДР сами по себе они не поспособствовали вообще, а при изменениях генеральной линии их временно ослабляли.
Кроме того, данное заявление вообще не имеет какой-либо юридической силы – Ё Сан Ги сказал, что санкции — не препятствие, но министр тотчас пометил, что отменять их не будут. Значит, это очередное колебание политической конъюнктуры, и в нужное время о существовании санкций снова вспомнят.
Реальным шагом вперед было бы признание того, что причина этих санкций была вымороченной, но на это Сеул не пойдет. Так что воспринимаем это как попытку хоть как-то заинтересовать Север, и неясно, насколько он «купится».
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».