Подчеркнём в очередной раз, что от состояния дел в АТР в значительной степени зависит развитие геополитической игры в целом.
Хотя всесторонняя конкуренция обоих её нынешних основных участников (США и КНР) приобретает в последние годы глобальный характер, но именно в АТР она приобретает характер прямого и непосредственного противостояния.
Оба главных игрока имеют возможность и в двустороннем формате обсуждать разделяющие их проблемы, но “Диалог Шангри-Ла” (наряду с “Форумом АСЕАН”) придаёт процессу такого обсуждения многосторонний характер, поскольку в дискуссиях принимают участие представители других значимых стран, например, России, Японии, Индии, Австралии.
Сингапурский форум можно было бы рассматривать в качестве коллоквиума, предназначенного для диагноза заболевания политического организма под названием “АТР”.
Но дело в том, что основные участники форума находятся в сложных отношениях друг с другом, а их оценки характера и причин региональных недугов носят нередко прямо противоположный характер. Что препятствует выработке согласованной стратегии выздоровления пациента. Более того, есть веские основания для подозрений, что его болезненное состояние является следствием действий некоторых из участников “коллоквиума”.
В этом случае, однако, для общей характеристики “Диалога Шангри-Ла” (как, впрочем, и многих других международных политических площадок последних лет) придётся использовать совсем другие образы, например, из популярного кинематографа.
В частности, подойдёт образ курортного отеля, где собрались несколько групп уважаемых джентльменов, у которых возникли проблемы в совместном бизнесе.
Оснований для оптимизма последний “Диалог Шангри-Ла” (как, впрочем, и предыдущие), не предоставил. Ибо ситуация в АТР в последние годы замерла где-то в промежуточном состоянии между крайними вариантами, с одной стороны, взаимовыгодного, добросовестного сотрудничества, а с другой — началом коллективного исполнения песни-пароля: “Он хороший парень”.
Надежда на возможный сдвиг этой (промежуточной, повторим) ситуации в позитивную сторону возникла после избрания Д. Трампа на пост президента США. Его первоначальные претензии к ключевому геополитическому оппоненту относились, главным образом, к сфере экономики, что вполне вписывалось в его же (квази)неоизоляционистскую предвыборную риторику.
Но уже в словесной эклектике Д. Трампа кануна президентских выборов обозначились трудно совместимые элементы. В частности, заявления о необходимости радикального повышения оборонного потенциала США (включая военно-промышленный) не могли не подразумевать наличие источника серьёзной внешней военной угрозы. На её парирование и должны “затачиваться” реформируемые американские ВС.
Корейский полуостров, Восточно-Китайское и Южно-Китайское моря, Тайвань – вот те зоны скрытого и явного американо-китайского противостояния последних лет. И если у кого-то были иллюзии, что новый президент пойдёт на снижение уровня американского военного присутствия в этих зонах и в АТР в целом, то символом их несостоятельности стал заход 25 мая с. г. американского эсминца в 12-мильную зону вокруг одного из искусственных островов в ЮКМ, контролируемого Китаем.
Отметим, что практика нанесения Пекину подобного рода болезненных “булавочных уколов” была свойственна периоду последних лет пребывания у власти администрации Б. Обамы. Как видно, такая практика возобновляется и это стало настораживающим сигналом для начавшегося спустя неделю “Диалога Шангри-Ла”, в поле внимания которого оказались все перечисленные выше опасные зоны АТР.
Не вызывает сомнения, кто “правит бал” на сингапурском форуме. Делегации США, а также прямых и косвенных американских союзников возглавляются, как правило, чиновниками в ранге не ниже министра. В то время как китайскую делегацию составляют чиновники выше среднего уровня, а также профессиональные эксперты.
Первое пленарное заседание прошло под названием: “США и проблема безопасности в АТР”. Четыре других посвящались темам, так или иначе затрагивающим содержательную сторону претензий к Китаю со стороны его региональных оппонентов.
Суть их опасений в аккуратных выражениях выразил на открытии форума Малкольм Тернбулл – премьер-министр Австралии, то есть одной из основных стран-союзниц США. На его взгляд, (гипотетическое) принятие Пекином местного варианта доктрины Монро имело бы негативные последствия для всех стран субрегиона Юго-Восточной Азии, включая сам Китай.
Но в риторике руководства КНР вообще и представителей китайской делегации на сингапурском форуме в частности, не отмечается никаких намёков на то, что упомянутая одиозная доктрина каким-либо образом присутствует во внешнеполитическом курсе страны. Хотя конкретные её действия каждый, естественно, волен толковать по-своему.
Поводом же для использования австралийским премьер-министром подобного рода исторических аналогий могли послужить претензии КНР на 80-90% акватории ЮКМ и строительные работы (якобы военного характера) на искусственных островах, возведённых на базе нескольких коралловых рифов.
В территориальных спорах с Китаем позиции его южных соседей подкрепляются теперь прошлогодним отказом гаагской Постоянной палаты третейского суда (ППТС) признать законность этих претензий. То же решение ППТС используется и США для обоснования давних обвинений КНР в “нарушениях международного права” и “угрозе свободе судоходства” в ЮКМ, а также военных акций типа той, которая была проведена 25 мая.
Краеугольное значение этому решению придал министр обороны США Дж. Мэттис в той части своего выступления на форуме, которое касалось ситуации в ЮКМ. Общее содержание речи Дж. Мэттиса не оставило сомнений в неслучайности упомянутой выше акции американского военного корабля.
В выступлении министра обороны Японии Томоми Инады обратили на себя внимание, во-первых, полная поддержка подобного рода действий ВМС и ВВС США в ЮКМ и, во-вторых, намерение Токио укреплять “специальное стратегическое партнёрство” с Австралией и Индией.
Выступления представителей других (скрытых и явных) региональных оппонентов КНР также содержали в себе тезисы-мемы о необходимости уважения суверенитета всех стран региона (“независимо от их величины”), а также соблюдения норм международного права и свободы навигации в ЮКМ. При этом чаще всего Китай прямо не упоминался, когда говорилось об источниках проблем в ЮКМ.
В этом плане примечательным исключением стал индийский генерал-лейтенант в отставке Пармендра К. Сингх, вопрос которого в ходе обсуждения доклада Дж. Мэттиса носил недвусмысленный характер и свёлся к утверждению бесперспективности ожидания, во-первых, “прекращения Китаем милитаризации островов в ЮКМ” и, во-вторых, “денуклеаризации Серной Кореи”.
Проблематике ракетно-ядерной программы КНДР была посвящена первая половина выступления Дж. Мэттиса, в которой более или менее определённо прозвучал устоявшийся в последнее время тезис Вашингтона о том, что именно в руках Пекина находится решение этой проблемы.
Однако 13 июня (то есть уже после сингапурского форума) в китайской Global Times появилась статья на тему “ключевой ответственности” в данном вопросе как раз США. То есть горячая политическая картофелина под названием “Проблема северокорейской РЯП” была отправлена по адресу, из которого она и прилетела в Пекин.
Настораживает то, что в ходе такого взаимного перебрасывания между ведущими мировыми игроками она не только не остывает, но ещё больше нагревается.
Впрочем, повторим, последний “Диалог Шангри-Ла” не зафиксировал “остывания” и других политических проблем в критически важных зонах АТР.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
