В истории отношений между двумя ныне ведущими азиатскими державами КНР и Японией датой 29 сентября обозначается весьма примечательное событие. В этот день ровно 50 лет назад премьер-министры Чжоу Эньлай и Какуэй Танака подписали Совместное коммюнике из девяти пунктов. Уже первым констатировалось “прекращение ненормального состояния дел” в отношениях между КНР и Японией.
Добавим, что сама эта “ненормальность” возникла в конце июля 1937 г. с началом “Второй японо-китайской войны”. Некоторые историки именно с этой датой (а не с 1 сентября 1939 г.) связывают и начало “Второй мировой войны” в целом. После окончания которой (а, следовательно, и упомянутой японо-китайской) потребовалось ещё 22 года для восстановления прерванных в 1937 г. двусторонних дипломатических отношений. Что существенным образом было обусловлено тем фактом, что практически сразу после ВМВ началась холодная война, в которой КНР и Япония оказались в противостоящих друг другу военно-политических группировках.
Из них одна начала постепенно, но всё более радикально трансформироваться со смертью её лидера И.В. Сталина. Причём в сторону раскола. Китай во всё большей мере вёл независимую от социалистического лагеря политику, что способствовало постепенному налаживанию с ним отношений США и Японии. С явной форой, которую дала в этом процессе вторая первым.
Подчеркнём в очередной раз определяющую роль как в данном процессе, так и во всех прочих аспектах жизнедеятельности послевоенной Японии выбранной стратегии, получившей неформальное определение “Доктрина Ёсиды” (по имени премьер-министра периода 1946-1954 годов). Когда одно из ключевых положений фактически навязанной оккупационными властями Конституции, а именно статьи 9 этого документа (остающегося неизменным до сих пор), было использовано к собственной выгоде. Эта последняя виделась в том, чтобы как можно дольше избегать вовлечения в вооружённые конфликты, сосредоточившись на восстановлении и развитии экономики, как базового инструмента обеспечения благосостояния собственного населения и приобретения необходимого веса в международных делах.
Фактически передав в руки Вашингтона (ставшего ключевым союзником) проблематику обороны и безопасности, обходя вооружённые конфликты с его участием (в Корее, Вьетнаме, в Персидском заливе), Япония занялась скупкой лицензий (существенным образом американских) на производство современной продукции, организацией его производства и сбыта. Причём поначалу главным внешним рынком, на котором эта продукция продавалась, был всё тот же американский.
Однако на рубеже 50-60-х годов прошлого века в Токио (в очередной раз) обратили внимание на то, что совсем рядом располагается гигантская по размерам и численности населения территория, которая вполне может стать крайне привлекательным рынком. Возобновились попытки её освоения, “но иными методами”. Что называется, “Клаузевиц наоборот”.
Правда, у Японии были свои концептуальные наработки применительно к стратегии выстраивания отношений с соседями по континенту. Так называемые “четыре азиатских тигра” (Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур), да и сама КНР, в немалой степени явились продуктом реализации японской концепции “стаи летящих гусей” ещё 30-х годов прошлого века.
Как бы то ни было, но ко второй половине 60-х годов в Вашингтоне с неприятным для себя удивлением обнаружили, что пока США не покладая рук ведут борьбу с “международным коммунизмом”, ключевой азиатский союзник пробивает брешь в едином фронте указанной борьбы. Свидетельством чему, в частности, стало функционирование в Пекине торгово-экономического представительства, мало чем отличающегося от полноценного посольства. В связи с чем Г. Киссинджеру приписываются якобы (и, естественно, непублично) произнесённые тогда весьма нелицеприятные слова по адресу Японии.
Однако вывод был сделан правильный. А именно, не затыкать эту брешь, а использовать её для достижения собственных целей в ходе борьбы со всё той же “коммунистической угрозой”. Чем Г. Киссинджер и занялся с приходом в начале 1969 г. на должность советника по национальной безопасности при новом президенте Р. Никсоне. При этом в процессе политического торга с тогдашним руководством КНР вбрасывалась и “японская карта” , то есть присущий якобы китайцам “исторический страх перед возрождающейся Японией”.
Но, повторим, в процессе налаживания отношений с Китаем Токио заметно опережал Вашингтон. Если “пинг-понговая дипломатия” Г. Киссинджера завершилась в феврале 1972 г. подписанием Шанхайского коммюнике , ставшего этапным, но всё же промежуточным событием в упомянутом процессе, то уже через полгода Япония и КНР находились в состоянии полноценных дипломатических отношений. Каковые между Вашингтоном и Пекином были установлены лишь через семь лет.
Из других пунктов упоминавшегося выше японо-китайского Совместного коммюнике 1972 г. обратим внимание на те, актуальность которых не только не спала со временем, но сегодня резко возросла и уже превращается в один из основных вызовов (крайне желательному для всех) хотя бы притормаживанию процесса ухудшения политической сферы двусторонних отношений.
Речь идёт главным образом о письменной фиксации отношения Токио к установившемуся в конце 1949 г. в Китае государственному строю и представляющему его правительству, а также ключевой внешнеполитической проблеме Пекина, определяемой словом “Тайвань”. Позиция Японии по обоим этим вопросам прописана в “пунктах 2” и “3”. Из них первым констатируется, что “правительство Японии признаёт ныне действующее правительство КНР в качестве единственного законного правительства Китая”. Отметим, что иначе просто и быть не могло, то есть в противном случае не состоялся бы и, прописанный в “пункте 4”, акт установления (а не “восстановления”, что тоже важно подчеркнуть) дипломатических отношений.
А как же Тайвань, которым Япония владела с 1895 г. (о чём с большой теплотой до сих пор вспоминают на острове), базирующаяся на нём “Китайская Республика”, а также “правительство” этой последней? А никак. Именно таким образом можно охарактеризовать запись в “пункте 3” о том, что “правительство Японии полностью понимает и уважает” выраженную в том же пункте позицию правительства КНР, согласно которой “Тайвань является неотъемлемой частью территории” последней.
Это, как если бы собеседник, от которого необходимо получить чёткое одобрение неких ваших намерений, в ответ промычал “угу”. Но дело в том, что даже и это междометие сегодня из Токио звучит всё реже.
Пекину пришлось тогда согласиться не только на подобное обозначение в обсуждаемом документе позиции Японии по одной из самых важных для него проблем, но и “пунктом 5” отказаться от требования выплаты ею репараций по итогам ВМВ. Сложная обстановка того времени, и прежде всего возрастающая конфронтация с СССР, требовали незамедлительного установления нормальных отношений с быстро развивающейся Японией.
“Закопанная” в данном документе Тайваньская болячка практически никак не проявляла себя в течение первых трёх десятилетий весьма плодотворно развивавшихся двусторонних отношений. Прежде всего, в той же торгово-экономической сфере.
Однако к началу нулевых годов всё отчётливее стали обозначаться два тренда, которые спровоцировали возобновление “фантомно-исторических” болей. Первый обусловлен превращением КНР в новую глобальную державу, второй – осознанием в Японии исчерпанности “Доктрины Ёсиды” и необходимости “становитьcя, как все”. С отказом от каких-либо самоограничений (то есть от той же конституционной статьи 9) в сфере обороны и безопасности.
Интересы обеих стран уже пересекаются в субрегионе Юго-Восточной Азии. Всё большую остроту приобретает проблема принадлежности пяти необитаемых островов Сенкаку\Дяоюйдао. В НВО постоянно отмечается и активизация Токио на том же Тайване, где японцам открываются самые дружеские встречные объятия. Важное место во внешнеполитической повестке дня Тайбэя недавно занимала тема участия в похоронах премьер-министра Японии С. Абэ, “большого друга Тайваня”.
Но, повторим, возрастающая проблемность японо-китайских отношений не сводится к Тайваньской проблематике и, тем более, не может объясняться лишь пресловутыми “американскими происками”.
При том, что в торгово-экономической сфере всё продолжает выглядеть просто блестяще. Непрерывно и впечатляющими темпами растут объёмы двусторонней торговли (который в текущем году может выйти на уровень 400 млрд долл.), а также ежегодно вкладываемых инвестиций в экономику партнёра. Кстати, примерно аналогичным образом смотрится и картина американо-китайских отношений, в которых сферы политики и торгово-экономических отношений тоже производят прямо противоположное впечатление.
Весьма позитивно оценил итоги онлайн-встречи с премьер-министром КНР Ли Кэцяном, состоявшейся за неделю до знаменательной даты, председатель могущественной японской бизнес-федерацией “Кэйданрэн” Масакадзу Токура.
И, тем не менее, едва ли не главный вопрос, который поднимался в Японии накануне 50-летия установления дипломатических отношений с КНР, звучал так: пребывают ли сегодня обе страны в состоянии вражды или дружбы. Как и положено, тексты экспертов в солидных изданиях, посвящённые поиску ответа на него, носят политкорректный характер.
Но приводимые в них цифры, которые характеризуют восприятие обывателем соседней нации, выглядят совсем скверным образом. И в первую очередь это касается отношения японцев к китайцам. Хотя за последний год отмечается рост негатива и у вторых к первым.
Неудивительно поэтому отсутствие “неорганизованной” публичной радости в обеих странах по случаю указанной круглой даты.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала “Новое Восточное Обозрение”