Выступление 29 августа с. г. Председателя КНР Си Цзиньпина на 7-м “Центральном совете по работе в Тибете”, то есть (вроде бы) по неким чисто внутренним вопросам страны, содержал в себе весьма примечательный внешнеполитический месседж, обусловленный двумя взаимосвязанными факторами: историей нынешнего “Тибетского автономного района” и особенностями современной “Большой политики”. Оба они не раз комментировались в НВО по тем или иным актуальным поводам.
Сразу отметим, что сегодня никто (по крайней мере официально и публично) не подвергает сомнению сам факт принадлежности ТАР Китаю. Что не мешает конгрессу и госдепартаменту США штамповать (почти в режиме конвейера) разного рода бумаги, в которых выражается “осуждение” или вводятся некие “санкции” в связи с теми или иными событиями в ТАР.
Впрочем, то же самое делается в отношении и некоторых других административных районов КНР, отличающихся (каждый своими) исторической спецификой и процедурой вхождения в состав КНР. Таких, например, как Синьцзян-Уйгурский автономный район и Гонконг.
Вообще говоря, в данном случае мы наблюдаем рутину (не заслуживающую специального внимания) нынешнего этапа той самой “Большой политики”, в центре которой находятся две ведущие мировые державы, обменивающиеся уколами по тем или иным поводам в ходе двустороннего глобального поединка.
С учётом сомнительности более или менее благоприятного выхода главного мирового игрока (США) из развивающегося внутри него хаоса, автора гораздо больше заботит, что происходящее сегодня в ТАР может означать в системе отношений КНР с соседней Индией. По субъективным ощущениям (которые разделяют и некоторые другие эксперты), слово “Тибет” (достаточно глубоко, но всё же) “зашито” в саму проблематику указанных отношений.
В этом плане периодически возникающие (иногда весьма серьёзные) “недоразумения” на тех или иных участках (квази)границы, разделяющей обе страны, представляют собой не более чем локальные проявления той самой “глубинной” проблемы.
При том что Индия также официально не оспаривает факт китайской принадлежности Тибета. Ряд “неурегулированных” приграничных участков в сумме не превышают порядка 130 тыс. кв. км (то есть менее 10% площади ТАР), из которых индийский штат “Аруначал-Прадеш” (называемый в Китае “Южным Тибетом”) занимает две трети.
То есть даже “в скрытом виде” Индия не претендует на ТАР. В индийском экспертном сообществе лишь периодически обсуждается вопрос о де-факто лишении в 1951 г. Тибета статуса “сюзеренитета” (которым до этого он якобы обладал) в результате подписания тогда в Пекине делегацией правительства Лхасы “Соглашения из 17-и пунктов”. Относительно международно-правовой обоснованности данного документа действительно существуют разные точки зрения, что сегодня, однако, представляет лишь исторический интерес.
Практическую же значимость для Индии имеет расширение с тех пор китайского военного присутствия в Тибете и, в частности, приграничных с ней районах. Затронули её также последствия процесса встраивания Тибета (на территории которого и появился в 1965 г. ТАР) в территориально-административную систему КНР. Указанный процесс протекал не без существенных “издержек”, которые, в частности, привели к “Тибетскому восстанию” 1959 г. (спровоцированному, впрочем, при существенной внешней поддержке) и первому массовому потоку мигрантов в соседнюю Индию во главе с духовно-административным лидером Тибета Далай-ламой XIV.
Таких миграционных волн было несколько, и в настоящее время численность тибетской общины на северо-востоке Индии насчитывает свыше 100 тыс. человек. Со своими “парламентом и правительством в изгнании”, которые располагаются в городке Дхарамсала. Здесь же находится резиденция Далай-ламы XIV, который (по его словам) полностью отошёл от административных дел и занимается только вопросами духовного окормления буддистов.
В зависимости от текущего состояния отношений с КНР факт присутствия на территории Индии “тибетской государственности в изгнании” может рассматриваться Дели в двояком ключе. В периоды, когда указанные отношения носят в той или иной мере позитивный характер, данный факт является скорее источником головной боли, которую неясно как лечить.
Такой период, например, начался весной 2018 г., когда в китайском Ухане состоялась “историческая” (но “неформальная”) встреча Си Цзиньпина и премьер-министра Н. Моди. Спустя полтора года во время их же (не менее “исторической”) встречи в индийском Мамаллапураме местная полиция быстро и решительно пресекла “акции протеста” приехавшей сюда группы тибетских “активистов”.
Указанный период завершился к лету текущего года, когда в начале мая на одном из участков китайско-индийской границы разразился очередной “инцидент”, опустивший двусторонние отношения на самый низкий за последние несколько десятилетий уровень. Несмотря на несколько туров переговоров высоких делегаций, никакого прогресса в разрешении “локальной” проблемы достичь пока не удалось.
Более того, появляются признаки возобновления (прекратившихся было) опасных взаимных военных манёвров непосредственно в зоне конфликта, чреватых новыми столкновениями. Ответственность за которые стороны, естественно, возлагают друг на друга.
И в это же время в Hindustan Times сообщается о том, что “правительство Тибета в изгнании” начало подготовку к “парламентским выборам”, назначенным на следующий год. “Тибетская избирательная комиссия” начнёт регистрацию кандидатов в период с 1 сентября по 15 октября текущего года.
С высокой вероятностью предстоящий “выборный цикл” в среде “тибетских изгнанников” станет источником серьёзных испытаний для китайско-индийских отношений. Хотя в случае (тоже весьма вероятной) дальнейшей их деградации указанные “выборы” окажутся лишь одним из эпизодов данного негативного процесса.
Таков в общих чертах внешнеполитический фон упомянутого выше выступления китайского лидера, которое в официальном изложении вышло под заголовком “Си подчёркивает необходимость строительства нового, современного, социалистического Тибета”.
Предварительно представляется уместным ещё раз отметить наличие уже сегодня позитивных последствий гигантских усилий, предпринятых в последние десятилетия Центральным правительством с целью перехода от клерикально-феодального (по сути, средневекового) устройства тибетского общества к более или менее современному. С восстановлением, что важно подчеркнуть, функционирования центров религиозно-монашеской жизни, оказавшихся в своё время первой жертвой хаоса периода “культурной революции”. Кстати, и сам Си Цзиньпин прошёл тогда “школу трудового перевоспитания” в некой глухой деревне.
Собственно, в целях развития процесса преобразований в ТАР и была в своё время образована площадка “Центрального совета по работе в Тибете”, на которой выступил Председатель Си. Уже первый содержательный тезис (после ритуального призыва “полностью имплементировать политику КПК”) обозначил круг основных забот руководства страны в Тибете: “Необходимо обеспечить национальную безопасность, а также прочный мир и стабильность, добиваться неуклонного улучшения жизни людей и сохранения окружающей среды, укреплять оборону границы и гарантировать безопасность в прифронтовых зонах”.
Сам же “новый современный социалистический Тибет должен стать единым, процветающим, культурно передовым, гармоничным и прекрасным”. Не был забыт и буддизм, которому рекомендовано “адаптироваться к социалистическому обществу и развиваться в китайском контексте”.
Почти наверняка посылы, заключённые в этих фразах (особенно в последней), не будут поняты в среде “тибетских изгнанников”.
Но, конечно, не они были главным внешним адресатом данного выступления китайского лидера. И даже не основной (пока) геополитический оппонент в лице Вашингтона.
Им было руководство соседней Индии, с которой отношения Китая развиваются, к большому сожалению, пока по негативному сценарию.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
