Мы продолжаем отслеживать серию скандалов, связанных с тем, что ряд НГО, занимавшихся защитой «женщин для утешения», как оказалось, тратили деньги на самопиар и благополучие своего руководства, а не на нужды бабушек-жертв.
В целом после того, как свою позицию озвучил президент страны, а власти решили вообще запретить митинги (Корейского совета, консервативных НГО типа Freedom Solidarity) около памятника вианбу, скандал затих в ожидании, когда следствие (если его не прикроют сверху) представит четкие доказательства нецелевого использования средств. Однако серия скандалов, связанная с «бизнесом на бабушках» подстегнула дискуссию о том, чем должны заниматься релевантные НГО. В связи с этим автор пересмотрел множество материалов, и потому будет не столько упоминать каждого эксперта или статью в газете, сколько указывать на проблемы и методы их решения.
Первый тренд — это заявления о том, что не так важно, воровала глава Корейского совета (ведущая НГО этой тематики, наиболее засветившаяся в скандале) или нет. Важно, что она делала хорошее дело, которое не должно быть опозорено, даже если руководством Корейского совета могли быть допущены «непреднамеренные ошибки».
В похожем ключе высказывался и президент Мун, но тут речь идет и о критике тезиса о том, что Корейский совет несет исключительную ответственность за затянувшееся решение спора между Южной Кореей и Японией. Мы уже писали о том, как он «боролся» за то, чтобы вопрос не был закрыт, или о том, как как его активисты сорвали соглашение 2015 г., фактически дезинформировав бабушек о его содержании, но сыграв на их возмущении. В то время как бывшие женщины комфорта и их семьи были бы удовлетворены простой выплатой, активисты убедили их потребовать полного расследования и публичных извинений, а также включить этот вопрос в учебники.
Но в рамках данного тренда перевод стрелок выглядит так: большая часть вины за то, что прошло 30 лет, а этот вопрос так и не был решен, лежит на южнокорейском правительстве и обществе. Как заявил профессор юридической школы Университета Конгук Ли Чжэ Сын, правительство фактически отменило секретное соглашение, достигнутое в декабре 2015 года, но так и не придумало осмысленной альтернативы, а жертвы и активисты по-прежнему остаются без внимания. Давно пора подумать о создании финансируемого государством научно-исследовательского института по проблемам вианбу. Тем более что в Национальное собрание вносили законопроект на эту тему, но он был отклонен консервативной оппозицией.
Второй тренд – рассуждения о том, что к нынешнему времени движение выгорело и забюрократизировалось, отчего «граждане, которые в холодные дни обматывали шарфами и одеялами статуи утешительниц, не обращали внимания на непрекращающуюся боль самих выживших». В частности, так считает почетный профессор Университета Седжон Ли Ун Сун.
В итоге, как отмечает ведущая левая газета РК «Хангере синмун», «обращение Ли Ен Су дает корейскому обществу повод задуматься о том, воспринимает ли оно боль и бесчестие отдельных жертв так же серьезно, как и свое требование к Японии взять на себя юридическую ответственность и принести официальные извинения».
Третий тренд касается того, что Корейский совет и Ко были правы в целях, но неправы в средствах. Среди неверных методов — упор на национализм и радикально черно-белая картина мира, из-за которой попытки объективно разобраться в проблеме (как это сделала Пак Ю Ха) вызывали травлю. Как отмечала профессор Джорджтаунского университета Чо Мин А, «уникальный статус этого движения в корейском обществе заключается в том, что истории жертв в сочетании с национализмом жертвенности создали повествование, которое не допускает никаких серых зон». О том, что «обычаи, связанные с воспоминанием о прошлых трагедиях в корейском обществе, не были сформированы в результате надлежащих дебатов между историками», говорит и Лим Чже Хен, директор Института критических глобальных исследований при Университете Соган. Еще один ученый, не пожелавший назвать себя из-за острой темы, подметил, что «движение изменилось, отойдя от феминистского подхода и приняв националистические методы, и появилась тенденция рассматривать бывших женщин для утешения как постоянных жертв». Впрочем, та же Чо Мин А задается вопросом о том, смогло бы движение достичь своих нынешних успехов, если бы Корейский совет не разыгрывал националистическую карту.
Четвертый тренд – мысли о том, что движению пора меняться. Ситуация должна рассматриваться как бесценная возможность оглянуться назад на то, чего не хватало в 30-летней кампании за права комфортанток, и развить ее в еще более значимое движение. Но как именно?
Во-первых, большинству бабушек за 90 лет, и их осталось 17. Очередная бывшая комфортантка умерла 26 мая, и это была третья смерть в 2020 г. «Даже если движение достигнет исторических результатов, какой смысл в том, что оно не сможет утешить страдающих женщин»?
Во-вторых, надо искать новые формы и методы активизма. Бабушка Ли Ен Су, с которой все началось, предлагала заменить демонстрации обменами между южнокорейской и японской молодежью и совместным изучением истории. Кроме того, Ли Ен Су старается вернуться от националистической повестки к феминистской. На своих пресс-конференциях Ли представилась как активистка за права женщин, отвергая такие «официальные титулы», как «бывшая женщина для утех» или «секс-рабыня». По ее мнению, последний термин использовался только для того, чтобы его лучше понимали американцы.
Новое руководство Корейского Совета тоже пытается провести ребрендинг и привязать комфортанток к новым трендам, включая движение Me too. Оказывается, когда в 1991 году бывшая секс-рабыня Ким Хак Сун публично дала показания о своем опыте, ее показания «стали началом движения #MeToo в Корее, поскольку оно привело людей к признанию ответственности виновных и структурным проблемам в обществе». Как отмечает глава совета Ли На Ен, патриархальная женоненавистническая культура и сексуальное насилие все еще часто имеет место в обществе РК. «Есть много молодых женщин в возрасте 20 лет и даже подростков, которые участвуют в еженедельном протесте. Я думаю, что они начали развивать солидарность, рассматривая сексуальное насилие и нарушения прав человека в обществе».
В-третьих, НГО наконец надо более внимательно относиться к финансовым вопросам. «Хангере синмун» в связи с этим вспомнила громкое дело 2009 года, которое касалось Чхве Юля, президента Корейского зеленого фонда и основателя экологического движения в РК. Следствие предъявило ему обвинение в хищении денег, пожертвованных Корейской федерации экологических движений (КФЕМ). Средства массовой информации сообщали, что Чхве использовал похищенные деньги для финансирования учебы своей дочери за границей.
Выясняется, что 10 лет спустя у НГО те же проблемы: скудные финансы, активисты, которые слишком заняты, чтобы соблюдать правила бухгалтерского учета, отсутствие прозрачной бухгалтерии. Корейский совет должен был уделять больше внимания вопросам финансового менеджмента.
Пятый тренд – озабоченность по поводу того, что скандал подстегнул активизацию противников движения и тех, кто выступает против данного «государственного мифа». Дружественные Корейскому совету НГО и политики рассуждают о «злонамеренной схеме», направленной на то, чтобы обвинить его в провале соглашения о женщинах комфорта, достигнутого Южной Кореей и Японией в 2015 году, и вообще обесценить усилия группы и общественности по решению проблемы женщин для утешения. А в итоге — остановить кампанию, хотя требования жертв еще не были удовлетворены. Все это, конечно же, происки консерваторов, которые, раздувая скандал, желают оправдать «унизительное» соглашение 2015 года и лично Пак Кын Хе, и потому, обвиняя Юн Ми Хян в воровстве, на деле они метят в левое движение.
И во многом этот так, потому что скандал подстегнул активность критиков Корейского совета, а что касается прикормленных НГО, то «в эти игры можно играть вдвоем». О «контрдемонстрациях» мы уже упоминали в предыдущих материалах. 25 мая консервативная Объединенная партия будущего провела первое заседание своей целевой группы по расследованию проблемы женщин для утешения, а связанные с ними эксперты провели дебаты, в ходе которых пообещали раскрыть правду и в очередной раз утверждали, что корейское общество страдает от ошибочных исследований по данному вопросу. По сути, они повторяли аргументы бывшего профессора Сеульского национального университета Ли Ен Хуна и одиозного профессора университета Енсе Лю Сок Чуна о том, что никакого сексуального порабощения корейских женщин японской армией не было и что эти женщины фактически занимались добровольной проституцией.
Наиболее заметные НГО этого плана – Армия матерей и Комитет совместных действий, который был создан 2 декабря 2019 г. и имеет тесные связи со школой Ли Сын Мана и Институтом экономических исследований Наксондэ, который опубликовал книгу “Антияпонский трайбализм” и ее продолжение, вызывающие истерику националистов.
Тем не менее общественность ждет итогов расследования. Хотя «гражданские группы обеспокоены тем, что прокуроры надеются накопать как можно больше грязи», даже «Хангере синмун» отмечает, что «независимо от того, как будет проходить расследование прокуратуры, Юн Ми Хян и Корейский совет должны будут дать честные ответы. … Доверие к кампании за права человека и женщин-утешительниц ослабевает, и они не могут позволить себе оставить ситуацию в покое, чтобы южнокорейские и японские ультраправые воспользовались ею в своих попытках переписать историю. Юн, в частности, должен взять на себя ответственность и лично ответить на обвинения». Ведь деятельность Корейского совета за последние 30 лет стоила более 24,2 миллиарда долларов США, а «обвинения, если они не будут полностью оправданы, могут поставить заслон на пожертвования и тем самым поставить под угрозу 30-летнюю кампанию».
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».