Среди нескольких важных итогов очередного трёхдневного (с 10 по 12 ноября с.г.) визита в Японию индийского премьер-министра Нарендры Моди обращает на себя внимание соглашение о сотрудничестве в области развития в Индии скоростного железнодорожного транспорта.
Наряду с другими фактами последних лет оно позволило агентству Bloomberg воспроизвести тезис американского востоковеда Джеффри Кингстона о расширении масштабов “железнодорожной войны” между Японией и Китаем, принимающей едва ли не глобальный характер и лишь проявившейся в данном случае на территории Индии. Участники обозначенной “войны” прибегают к таким технологиям, как политическое воздействие на руководство страны, объявляющей международный тендер по строительству объектов транспортной инфраструктуры.
Китаем и Японией, то есть двумя мировыми лидерами в сфере строительства скоростных железных дорог, этот инструментарий был в полной мере использован уже в ходе первого подобного тендера, объявленного летом прошлого года Индонезией. Год назад мы кратко описывали драматическое развитие японо-китайской борьбы за получение заказа на разработку и реализацию проекта по строительству скоростной железной дороги Джакарта–Бандунг на острове Ява длиной 140 км и стоимостью свыше 5 млрд долл. Причём словом “драматическая” следует определить скорее ситуацию, в которой оказалось правительство Индонезии, ибо последнему пришлось выбрать победителя из двух ведущих азиатских держав.
Из них Китай выступает в глазах Джакарты в противоречивых ипостасях: являясь одним из главных торговых партнёров, он в тоже время рассматривается в качестве источника вызовов национальной безопасности. Япония также находится в числе основных торговых партнёров, но позиционируется, скорее, как потенциальный военно-политичес
Поэтому после объявления в октябре 2015 победителем в тендере Китая президенту Индонезии Джоко Видодо пришлось срочно отправить в Токио спецпосланника, в задачу которого входило “умаслить” находившегося в скверном настроении премьера Японии Синдзо Абэ. Как выяснилось, поторопившегося с расчётами на то, что индонезийское “железнодорожное дело” уже находится в японской шляпе. С. Абэ было отчего расстроиться, поскольку (скорее “по умолчанию”) полагалось, что получатель заказа на строительство первого участка упомянутой скоростной железной дороги автоматически продолжит её и далее через весь остров Ява. Что в разы увеличит стоимость первоначального заказа.
Однако в начале ноября с.г. стала появляться информация о том, что с упомянутым “автоматизмом” что-то не заладилось и Япония “может вернуться” в проект строительства всей скоростной дороги Джакарта–Сурабая длиной 750 км.
Выбор индонезийским правительством момента внесения в проект столь важных корректив (как для Японии, так и Китая) представляется едва ли случайным. Видимо, к осени с.г. в Джакарте укрепились сомнения относительно сохранения в дальнейшем прежнего уровня вовлечённости США в мировые дела и, в частности, в ситуацию в Юго-Восточной Азии. Независимо от (неясных тогда) итогов американских президентских выборов.
Перспектива неизбежного в этом случае повышения значимости Японии на чаше региональных стратегических весов, противоположной той, на которой располагается Китай, несомненно, стимулирует процесс внесения “нужных” корректив в крупнейший инфраструктурный проект Индонезии.
Всё гораздо проще выглядит в случае с Индией. Эта простота объясняется достаточно прозрачной картиной, складывающейся в политическом треугольнике “Япония–Индия–Ки
Вообще, процесс формирования японо-индийского квазисоюза уже является одним из самых заметных и важных трендов мировой политической игры. Его значимость особенно повысится, если действительно получит развитие упоминавшаяся тенденция к ограничению вовлечённости в мировые процессы нынешнего гегемона США.
Поэтому ответ на вопрос, кому Дели отдаст решение стратегически значимой проблемы развития железнодорожной транспортной инфраструктуры (существенным образом остающейся в состоянии первой половины прошлого века), был очевиден уже давно и лишь получил подтверждение в ходе последнего визита Н. Моди в Токио.
В принятом Совместном заявлении говорится о прогрессе в реализации обсуждаемого в последние годы “флагманского проекта” двустороннего сотрудничества, каковым станет строительство первой в Индии скоростной железной дороги Мумбаи–Ахмедабад длиной свыше 500 км и стоимостью 15 млрд долл. Япония обеспечит технологическую поддержку проекта, а также на 80% профинансирует его реализацию. Для чего будет предоставлен низкопроцентный (0,1% в год) кредит сроком на 50 лет. Работы начнутся уже в декабре с.г., а ввод дороги в эксплуатацию намечен на 2023 г.
Вряд ли можно сомневаться, кому индийское правительство предложит строительство пяти других скоростных железных дорог. Тем более что они будут так или иначе связаны с трассой Мумбаи–Ахмедабад
В этом плане примечательным представляется молчание Дели в ответ на неоднократные и прозрачные месседжи из Пекина с приглашением принять участие в реализации транспортных проектов в рамках амбициозной концепции “Восстановление великого шёлкового пути”.
Впрочем, иной реакции Дели трудно ожидать на фоне разворачивающихс
В последнее год-два японо-китайское соперничество за получение заказов на строительство скоростных железнодорожных магистралей отмечается не только в странах ЮВА (помимо Индонезии, также во Вьетнаме, Малайзии, Сингапуре, Таиланде), но и в Африке, а также Латинской Америке.
Общим местом становится констатация того, что проблема развития транспортной инфраструктуры приобретает ключевой характер в общей проблематике прогресса развивающихся стран. С ней связан гигантский потенциальный рынок, исчисляемый сотнями миллиардов долларов. В борьбе за предпочтительные позиции на этом рынке ведущие мировые игроки используют весь имеющийся потенциал средств, а её целеполагание носит отнюдь не только экономический характер.
Впрочем, в разделении и, тем более, ранжировании очерёдности экономических и политических целей игры на международной арене смысла не больше, чем в поиске ответа на вопрос о первичности курицы или яйца.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихооке