Привычный для некорееведческой аудитории, принятый американцами, рассказ о начале второго витка ядерного кризиса обычно выглядит примерно так: «В 2003 г. на фоне успехов американской армии в Ираке Северная Корея объявила о наличии у нее ядерного оружия», после чего сняла пломбы с ядерного реактора, вышла из ДНЯО и выдворила из страны чиновников из МАГАТЭ.
Конечно, «правильно выбранная» официальная дата начала кризиса уже содержит ответ на вопрос «Кто первый начал?» и, следовательно, «Кто виноват?». Между тем, куда более правильно начинать отсчет с момента, когда спецпосланник президента США Дж. Келли обвинил Пхеньян в том, что в КНДР тайно велись ядерные исследования, и представитель Северной Кореи будто бы открыто ему в этом признался. Но еще правильнее вспомнить о том, что предшествовало этому событию.
В течение первых 20 месяцев после прихода Буша к власти между двумя странами не было практически никаких внешних контактов. США стали фактически бойкотировать выполнение Рамочного соглашения: гарантии безопасности КНДР повисли в воздухе; поставки мазута в качестве компенсации за остановку северокорейских графитогазовых реакторов, способных накапливать оружейный плутоний, прекращены (Вашингтон попытался изменить условия игры, заявив, что это топливо будет поставляться в КНДР в ответ на изменение политической структуры и проведение демократических реформ, а потом и вовсе «перекрыл трубу»); об установлении диалога на дипломатическом уровне речи тем более не было; сроки пуска реакторов на «легкой» воде (2003 г.) были окончательно сорваны – к 2002 г. был готов только бетонный фундамент.
Сами южнокорейцы объясняли это так: «С самого начала реализация проекта шла с нарушениями графика. Строительство неоднократно приостанавливалось на длительное время, прекращалась и поставка мазута. Причин этому было немало: испытание Пхеньяном баллистической ракеты средней дальности, сооружение неких подземных объектов, теоретически пригодных для секретных ядерных разработок. … В реализацию проекта, готового почти на 35 процентов, вложена немалая сумма – более полутора миллионов долларов. Вырыт котлован, к которому подведены все необходимые коммуникации, построены объекты инфраструктуры».
Честно говоря, объявления такого рода говорят сами за себя, ибо их авторы на голубом глазу признаются, что строительство приостанавливалось не из-за проблем технического характера или противодействия КНДР, а в связи с изменением политической обстановки во время разрешившегося кризиса 1998 г. вокруг Кымчханни и запуска корейского спутника.
Конечно, срыв строительства мог иметь комплексные причины, и финансовый кризис 1997 г. мог существенно подорвать возможности РК, которая несла основное бремя расходов КЕДО, и потому вопрос о том, имел ли место осознанный саботаж или изначальное нежелание части стран-участниц серьезно вкладываться в этот достаточно дорогостоящий проект, можно оставить открытым. Как и слухи о том, что значительная доля средств КЕДО была банально разворована.
Тем не менее важно то, что чем ближе была дата, когда атомные электростанции должны были вступить в строй, тем больше повышалась теоретическая вероятность того, что однозначный (факты говорят сами за себя) вопрос о том, кто первым нарушил Рамочную договоренность, будет поднят северокорейцами в контексте, очень неприятном для их контрагентов. В такой ситуации довольно легко решить для себя, что, как и 10 лет назад, ядерная карта была разыграна в «нужный» момент, чтобы не дать Северной Корее выйти из демонизированного образа.
Осенью 2002 г. США обвинили КНДР в нарушении Рамочного соглашения. Согласно заявлениям Дж. Келли в октябре 2002 г., северяне сначала отрицали наличие у них программы получения обогащенного урана, а затем признались в этом, однако текст этого «признания» хорошо известен и звучит так:
— Северная Корея имеет право иметь не только ядерное оружие, но и любые виды оружия, в том числе еще более мощное, для того чтобы защищать свой суверенитет и право на существование от постоянно усиливающейся ядерной угрозы США.
Как представляется автору, найти в этой фразе подтекст «все это время мы вас обманывали» непросто.
«Вероломство КНДР» также «проявилось» в том, что, если в Рамочном соглашении речь шла о замораживании программы, связанной с выработкой оружейного плутония, об урановой программе речь там не шла и, как считают критики Пхеньяна, таким образом Север хотел добиться нового блока льгот. Однако если обвинять КНДР в юридических увертках подобного рода, равноценные обвинения касаются и США.
К тому же, прямых улик, однозначно говорящих о том, что в указанное время КНДР тайно вела работы по обогащению урана или получению оружейного плутония во время действия Соглашения, предъявлено не было и их нет до сих пор. Это важно, так как с учетом общей антисеверокорейской риторики, когда в строку каждое лыко, если бы в распоряжении США были факты, которые можно было бы представить как доказательства, то по аналогии с раздутой шумихой вокруг иракского ОМП эти сведения активно использовались бы в пропаганде и тогда, и позже.
Косвенной уликой отсутствия подобных работ является дальнейший темп развития ядерной программы КНДР после того, как кризис продолжился – если бы такие работы велись, таковой был бы куда более высоким.
На волне последовавших обвинений северян в нарушении «духа Соглашения» (так как в его тексте про запрет на получение обогащенного урана не говорилось ничего), США «забыли» про то, что изначально администрация Буша считала его документом, не имеющим юридической силы, и не стремилась выполнять свою часть этого договора. Теперь его позиционировали как полноправное соглашение, нарушенное режимом Ким Чен Ира. В общем, даже по мнению Олбрайт, США поступили негибко, отказавшись от двухсторонних переговоров и не желая повторить совместное заявление 2000 г. об отсутствии враждебных намерений, в результате чего Рамочное Соглашение оказалось денонсировано с двух сторон.
Реакция не заставила себя ждать. Северокорейцы предупредили Вашингтон, что они могут выйти из режима моратория на испытания баллистических ракет и из Соглашения о перемирии в Корее 1953 г., а также нанести удар по американским военным объектам в любой точке земного шара, если американцы решатся на превентивный удар по их территории. Последний хлопок дверью был предпринят в ответ на решение США об окончательном прекращении поставок мазута в КНДР. 10 января 2003 г. КНДР заявила о выходе из Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) и выслала из страны специалистов МАГАТЭ.
Так что ответ на вопрос, кто виноват, не очень-то влезает в рамки американской пропаганды. Нарушение контрагентами КНДР своих обязательств – факт безусловный, и, теоретически, объем этих нарушений (де-факто полное невыполнение взятых на себя обязательств) вполне позволял КНДР отказаться от выполнения своей части договоренности. Но ответные действия КНДР и их риторика в кризисной ситуации были далеко не безупречными и существенно подлили масла в огонь.
Вопрос о программе получения урана остается открытым, но даже если представить себе, что доказательства этому нашлись, остается неприятный момент: к 2002 г. Пхеньяну уже было видно, что их контрагенты систематически нарушают условия соглашения, причем в объеме, который, по сути, делает ничтожным всю договоренность. Насколько в такой обстановке есть смысл продолжать соблюдать соглашение себе в убыток – вопрос риторический.
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
