Фото: LJ
Профессиональные недруги КНДР уже пророчат ей «вторую китайскую культурную революцию», сводя все к тому, что для укрепления своей личной власти Ким Чен Ын использует Чана как «стрелочника», свалив на него вину за все прошлые неудачи. А еще пхеньянский режим снова начнет объяснять внутренние трудности внешними происками, ради чего обязательно пойдет на новые провокации.
На взгляд автора, в Северной Корее действительно начинается чистка. Но чистка эта связана именно с новым курсом молодого руководителя, который включает в себя не только параллельное развитие военного и экономического строительства, но и определенную легализацию того, что принято называть «параллельной экономикой».
Масштаб этого феномена известен достаточно широко. И не только по показаниям перебежчиков. Так что для анализа ситуации нам следует помнить, что параллельная экономика существует давно, формально не связана с государством, но представляет собой довольно значительную силу с точки зрения общего влияния и сети коррупционных связей.
Российский востоковед и кореевед А. Ланьков как-то даже сравнивал КНДР со Средней Азией времен «хлопкового дела», когда там был вполне советский фасад и весьма традиционная изнанка, которая включала в себя и коррупцию, и частные предприятия под маркой государственных. Неясно, в какой мере такое сравнение оправданно, но следует помнить, что разговоры о том, будто Северная Корея является «последним островком социалистической духовности» и идеально работающей командно-административной системы, так же далеки от реальности, как и представления о ней как об образцовой Империи Зла.
Соответствующие жалобы высказывались северокорейцами еще в кимирсеновские времена где-то с начала 1980-х, а о высоком уровне коррупции в 1990-е говорил даже Ким Чен Ир, приводя весьма специфические примеры. Вот, скажем, история с металлургическим комбинатом в Хванхэ, когда «группа негодяев, сговорившись с местными властями и органами госбезопасности», стала распиливать оборудование остановившегося на фоне общих проблем в стране комбината и продавать его на металлолом в Китай. Чтобы разоблачить коррупционеров, пришлось привлекать армию и окружать территорию комбината войсками. Не уверен, что за 15 лет, прошедших с того времени, разрастание параллельной экономики не сопровождалось разрастанием коррупции.
Второе, что мы должны помнить, — при молодом генерале контроль Центра над происходящим в стране объективно снизился. Хотя бы потому, что молодому руководителю сложно в короткие сроки набрать тот объем административного опыта, которым обладал его покойный отец. Неясно и то, есть ли у него своя команда. Возможно также и, то, что в конфуцианской стране, с психологической точки зрения настолько молодой руководитель воспринимается как нечто не совсем естественное.
Что может дать стране сочетание этих факторов при условии, если власть не будет радикально сопротивляться образующемуся тренду? Много неприятного, и, давая прогнозы о различных вариантах будущего КНДР, автор ставил на третье или четвертое место скатывание в «бананизацию», в ходе которой Северная Корея действительно превращается в страну-изгоя и начинает соответствовать штампам о ней как об угрозе мировой или региональной стабильности.
Наиболее вероятный сценарий этого процесса выглядит так. Особенностью параллельной экономики является то, что она минимально зависит от государства и при этом подрывает лояльность к нему: с идеологической точки зрения государство должно ее давить, но по конъюнктурным соображениям вынуждено игнорировать, чтобы не дать населению умереть с голоду. Люди, которые всерьез вовлечены в этот процесс, безусловно, заражены двоемыслием и от активного противопоставления себя власти их удерживает или жесткий контроль сверху, или понимание того, что изменение статус-кво для них хуже.
А между тем ослабление контроля чревато не только тем, что Центр не может приструнить региональные власти, но и тем, что нарушается система обратной связи, и о многих действиях на местах Центр может не знать, ибо система неформальных коррупционных связей начинает преобладать над формальной/официальной. В такой ситуации региональные или отраслевые боссы второго уровня могут начать зажираться и использовать государство только как источник личного благосостояния. Шкурничество преобладает над патриотизмом, и хотя до предательства еще далеко, предпочтение личной выгоды в ущерб абстрактным интересам страны становится нормой.
Ситуация усложняется все еще сохраняющейся теоретической возможностью нового продовольственного кризиса, при том, что на большие объемы помощи рассчитывать не стоит. Если представить себе, что по тем или иным причинам Пхеньян получит недостаточно помощи, перед руководством встанет выбор, что делать. Можно попытаться поступить, как 15 лет назад, — ввести режим жесткой экономии, кормить кадры армии, детей и большие города, а на остальное население закрыть глаза, не имея возможности ему помочь, но и не мешая ему выживать самостоятельно. Проблема в том, что изменившееся население воспримет такое как «государство снова нас бросило», после чего лояльность к этому государству упадет ниже плинтуса. Что существенно повысит шансы смены режима по внутренним или внешним причинам.
Кстати, и в этом случае коррупционные схемы только укрепятся, поскольку предпринимательская деятельность все равно будет незаконна, а давление будет порождать почву для злоупотреблений, в которые будут вовлечены и те, кому положено бороться с этими видами социального зла. А это означает тот уровень размаха структур, не зависящих от государства, когда государство уже ничего не сможет с этим сделать. Попытки закрутить гайки будут наталкиваться на саботаж и понимание того, что резьба у этих гаек давно стерлась.
Второй тип решения, по сути, аналогичен первому, но имеет немного другую упаковку, — проводя «рыночные реформы», государство признает существование параллельной экономики и в определенной мере ее декриминализует. Однако люди с менталитетом «новых корейцев» никуда не деваются, и в этой ситуации они получат больше возможностей для воздействия на государство и использование его как кормушки, постепенно став из неофициальной элиты официальной.
При этом им может не понадобиться менять молодого Кима. Достаточно ситуации, при которой он будет играть церемониальную роль, будучи ограничен окружением отца, увлекаться внешними атрибутами лидера или считать, что главное – улучшение уровня жизни, а остальное имеет меньшее значение.
В результате мы действительно можем через несколько лет получить ситуацию, при которой КНДР будет куда больше похожа на свой образ в агитках, чем сейчас. Партократия будет заниматься личным обогащением, делая многое ради сиюминутной выгоды и 300 % прибыли. Эта прибыль будет ей важнее, чем долговременные неприятные последствия или урон репутации страны (наркобароны Мексики или Колумбии не особо задумываются о том, как в результате их действий выглядит их родина). При этом у государства не будет возможности решить эту проблему в принципе. Хотя кого-то, возможно, будут хватать и показательно казнить, это будут или попавшие под «кампанию», или те, кто мало «делился». А общая ситуация от этого меняться не будет, несмотря на то, что ответственность за весь произвол на местах будут по традиции перекладывать на центральное руководство, не понимая, что тоталитаризм давно кончился. Когда от (присутствия на) партсобрания(и) можно откупиться – это совсем не тоталитаризм.
Как на этот процесс будет реагировать Центр? Конечно, молодой руководитель будет пытаться эту проблему решить. Но пока у него нет своей команды, молодой генерал не может провести масштабные чистки. Во-первых, надо иметь, кем заменить убираемых чиновников, с учетом того, что человеческий материал изменился, и за период сонгун разница между военными и гражданскими в вопросе отношения к материальным благам почти стерлась. Во-вторых, так как размах репрессий может быть большим, они (даже если пройдут под знаком борьбы с коррупцией) не будут способствовать внутренней стабильности и улучшению внешней репутации режима. Поэтому представим себе, что, понимая необходимость чисток, проводить их все-таки не будут, — а это будет воспринято как поощрение или попустительство: раз за воровство перестали карать, значит – можно. Либо нас может ждать аналог борьбы с коррупцией в РК, когда борьба идет, а коррупция никуда не девается.
При этом бананизация вполне может сочетаться с укреплением формальной националистической идеологии и лавированием между окружающими сверхдержавами, хотя это будет не столько игра на противоречиях, сколько «кидание» союзников по очереди и периодическая сдача позиций за счет помощи и инвестиций. По сути говоря, в этом случае северокорейское руководство может пойти по пути Каддафи, который превратился в «ничьего друга», но стал соблюдать правила хорошего диктатора в обмен на экономическую помощь и определенное невмешательство во внутренние дела. Как минимум, до первого серьезного кризиса, который ни одна из стран-соседей постарается не допустить. Так Север может превратиться в неприятную язву, которую будут заливать деньгами, чтобы гнойник не прорвался.
При этом страна будет оставаться проблемой и для Китая, и для РК, окончательно перейдя на модель проедания остатков старого и выцыганивания помощи в обмен на шантаж и в надежде на то, что противоречия между США и Китаем не позволят этим двум странам их совместно наказать. Даже объединение Кореи в этом варианте принесет больше проблем, так как развал будет продолжаться, а ментальная разница между северянами и южанами существенно усугубится.
Понятно, что такие нерадостные перспективы видны не только автору, но и лицам, принимающим решения в Пхеньяне. Тем более что целый ряд инцидентов, касающихся, например, компании «Сиян», или истории, когда китайских рыбаков пытались брать в заложники, вполне могут быть интерпретированы как то, что ряд провинциальных руководителей уже сейчас чувствует себя удельными князьями, которым многое позволено.
Коррупционеры, между тем, являются угрозой авторитарному режиму хотя бы потому, что их благосостояние отнюдь не связано напрямую с его выживанием. И в обмен на обещания, что при новой власти их доходы будут сохранены, они вполне могут оказаться в роли пятой колонны.
Опять же, одно дело – легализовать параллельную экономику и дать возможность заработка рядовым гражданам, и другое – легализовать коррупционные структуры, которые кормились тем, что данный аспект экономической деятельности был нелегальным. Их существование в новой обстановке не прибавит лояльности режиму со стороны широких масс.
Но что делать, если коррупция действительно разрослась, и ее устраивает статус-кво? Здесь действительно можно прийти к выводу, что положение спасут только массовые и жесткие репрессии. Вплоть до официального объявления о том, что с этого времени создание коррупционной группы приравнивается к созданию антипартийной клики (читай – с злоумышлением лично против вождя) и будет наказываться соответственно вне зависимости от того, кто во главнее такой системы стоял. Ли Куан Ю, руководителю Сингапура, приписывают такое высказывание: «Если хочешь начать всерьез бороться с коррупцией – посади трех своих друзей. Ты знаешь, за что, и они знают, за что».
Под данным углом зрения надо воспринимать и арест Чан Сон Тхэка, и недавние казни, с которыми, кстати, был связан забавный пропагандистский прием. В оригинале речь шла о группе людей, которые занимались контрабандой и нелегальным тиражированием южнокорейской видеопродукции. Какой именно, сейчас даже неважно (хотя в Южной Корее одним из типов сериала была так называемая «Антикоммунистическая драма»). Но в нашей прессе об этом умолчали, оставив из большого списка обвинений только то, что 80 человек были казнены «за просмотр южнокорейских сериалов». Примерным аналогом такой выборочной подачи информации могло бы быть рассуждение о том, что сталинский режим казнил министра водного транспорта Ежова (без упоминания о его деятельности до назначения на эту должность) за принадлежность к сексуальным меньшинствам.
Более того, можно предполагать, что в стране действительно может начаться череда антикоррупционных мероприятий, которые будут подаваться как борьба с фракционерами и разложенцами. В мировых СМИ эта борьба может освещаться весьма превратно, укладываясь в представление о том, что новый руководитель, как и полагается новому главе Империи Зла, укрепляет режим личной власти за счет показательной казни всех несогласных и «назначенных стрелочниками». Вопрос в другом. Насколько успешной будет эта политика, и до какой степени Ким Чен Ыну действительно удастся переломить тенденцию. Потенциальных противников у данного курса может быть много, и они способны как саботировать руководящие указания лидера, так и использовать их, сводя счеты с другими коррупционерами, а не решая проблему в корне. Вопрос в том, хватит ли у Ким Чен Ына политической воли и есть ли уже у него своя команда, на которую он может опереться. Это покажет время. А пока мы можем констатировать, что новый руководитель действует весьма решительно, и его стиль управления уже не похож на стиль Ким Ир Сена или Ким Чен Ира.
Возможно, Северную Корею ждут интересные времена, и трансформация системы пойдет быстрее, чем кажется. Надо лишь помнить, что описанный выше вариант сползания страны к серьезным проблемам – один из самых неприятных для России. Пожелаем Пхеньяну успеха в проведении реформ чистыми руками, свободными от коррупции.
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для Интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
