Казалось бы, с вынесением 9 апреля с. г. нижней палатой парламента Пакистана вотума недоверия премьер-министру Имран Хану и последующим избранием на эту должность Шехбаза Шарифа мог бы благополучно разрешиться острый политический кризис, длившийся две предыдущие недели и получивший название “конституционного”. Однако имеет смысл пока воздержаться от подобных выводов.
При этом отметим, что речь идёт именно об особо острой фазе противостояния двух партийных блоков, возглавляемых “Пакистанской мусульманской лигой (Н)” (основанной старшим братом нового премьер-министра Навазом) и партией “Движение за справедливость”. Ибо борьба между ними разной степени напряжённости обозначилось практически сразу c победой второго на последних всеобщих выборах, прошедших летом 2018 г., по итогам которых И. Хан (основатель и лидер “Движения за справедливость”) возглавил правительство Пакистана.
В частности, в конце 2020 г. поводом для острой критики И. Хана послужила его поездка в административную единицу “Гилгит-Балтистан”, входившую некогда в княжество Кашмир. Между тем на владение всей его (прежней) территорией претендует Индия. Прозвучавшие тогда резкие слова И. Хана о безнадёжности подобных претензий стали поводом не только для ответных резкостей со стороны Индии, но и обвинений от пакистанской оппозиции в “заигрывании с исламистскими радикалами”, которые с территории Пакистана ведут борьбу “за права угнетаемых индуистами мусульман” в соседней индийской административной единице “Джамму и Кашмир”. Хотя нечто похожее можно было бы предъявить по крайней мере и некоторым из оппозиционных партий.
Но в данном случае имело значение то, что претензии адресовались не какому-то находящемуся “в свободном полёте” политику, а руководителю правительства, отвечающему перед страной за возможные издержки собственных слов и дел, которые могут носить вполне конкретный и весомый характер. В частности, так называемая “Группа разработки финансовых мер по борьбе с отмыванием денег” (FATF), ссылаясь на недостатки контроля за источниками доходов базирующихся на территории страны террористических групп, уже длительное время держит Пакистан в “серой зоне”. Что, в частности, создаёт определённые препятствия в получении кредитов (крайне актуальных для Пакистана) от международных финансовых организаций.
Примечательно, что практически сразу после отставки самые массовые митинги в поддержку как себя лично, так и требований о проведении внеочередных парламентских выборов, И. Хан собирал в Пешаваре, то есть в столице территории “Гилгит-Балтистан”. Сами эти публичные акции свидетельствуют о сохранении И. Ханом популярности среди населения. Что не может не настораживать новое правительство, поддержка которого в парламенте носит довольно шаткий характер, поскольку держится на голосах нескольких перебежчиков из партийного блока, возглавляемого И. Ханом.
То есть, если бы вместо голосования в парламенте о вотуме недоверия (теперь уже бывшему) премьер-министру было удовлетворено его требование о проведении досрочных выборов, вполне вероятно, что партийный блок во главе с “Движением за справедливость” вновь одержал бы победу. Видимо, поэтому с целью отстранения от власти политического конкурента оппозиция предпочла заняться крючкотворством в области толкования некоторых статей конституции, касающихся процедурных вопросов парламентского голосования.
Сохраняющаяся популярность и публичная активность И. Хана вносят существенный элемент неопределённости в текущую политическую ситуацию Пакистана. Хотя формально досрочная смена главы правительства произошла законным образом, но постоянные заявления самого И. Хана о провоцировании последнего политического кризиса “внешними силами” (без предъявления, правда, документальных доказательств) также не способствует снижению внутриполитической турбулентности. Крайне сейчас необходимого новой власти, чем обусловлен призыв Ш. Шарифа к сохранению стабильности в обществе и об отказе от “политической мести” по отношению к оппонентам.
Пока, однако, сложно прогнозировать как будут далее развиваться события в Пакистане, обладающем, не забудем, ядерным оружием. Воздержится ли И. Хан от соблазна возвращения власти на волне популярности, то есть, аккуратно выражаясь, “вне законно-процедурных рамок”, или всё же будет придерживаться этих последних. Отметим, что уже через год должны состояться очередные всеобщие выборы и при сохранении (а, возможно, и увеличении) нынешней популярности И. Хан и возглавляемые им политические силы получат возможность вернуть власть вполне законным образом.
Если, конечно, всесильная военная верхушка не учинит в это время какую-нибудь пакость в виде, например, обнаружения в деятельности бывшего премьера неких “признаков коррупции”. Почти не парируемое и повсеместно (включая Пакистан) используемое оружие в борьбе с политическими оппонентами.
В связи с последним вновь представляется уместным отметить фактор едва ли не определяющей роли военных во внутриполитических процессах, протекающих в этой стране. Естественно, впрочем, что генералитет отвергает подобного рода обвинения. В частности, говорится, что к возникновению, развитию и завершению последнего политического кризиса военные не имеют никакого отношения.
Относительно же самого указанного фактора сделаем две ремарки. Во-первых, Пакистан отнюдь не является в этом плане исключением. Во-вторых, данный фактор не подлежит оценке в категориях “хорошо-плохо”, ибо они сами порождают массу разного рода уточняющих вопросов. Например, для кого и почему.
Сошлёмся на нынешних приверженцев “всего хорошего” на международной арене, то есть демократии, соблюдению прав человека, “устоявшимся правилам”. Между прочим, упомянутые приверженцы по факту являются и главными международными бандитами. Для них контроль военными ситуации в Мьянме выглядит “плохо”, потому что эта страна находится в сфере влияния КНР. Тот же фактор в случае Пакистана, отношения которого с Китаем в последние годы тоже выглядели почти союзническими, приобретает определённую позитивность. Ибо, провоцируя смену правительства, пакистанские генералы якобы исходили из соображений, согласно которым И. Хан (которого они же четырьмя годами ранее привели к власти) “слишком далеко зашёл” на пути, всё больше удалявшего их страну от США.
Чем сегодня обусловлены нередкие спекуляции в СМИ о том, что со сменой правительства “маятник пакистанской внешней политики резко качнётся в сторону США”. Ничего в этом мире исключать нельзя, но пока сколько-нибудь заметного движения Исламабада в сторону Вашингтона не наблюдается. Поскольку сближение с КНР, а в последнее время и с Россией (что, видимо, совсем расстроило Вашингтон) отвечает ключевым интересам Пакистана и вовсе не является следствием прихотей тех или иных политиков.
В этом плане примечательным является то, что первым принятым Ш. Шарифом иностранным послом оказался временный поверенный представитель КНР в Пакистане. В ходе встречи новый премьер-министр воспроизвёл все те основные месседжи, которые и ранее звучали из Исламабада в адрес Пекина. В частности, говорилось о сохранении Пакистаном “твёрдо-каменного” (iron—clad) курса в отношениях с КНР. Было также сказано о продолжении реализации ключевого проекта в двусторонних отношениях, каковым является “Китайско-Пакистанский экономический коридор”, который соединит западные районы КНР с пакистанским портом Гвадар на берегу Аравийского моря. Тем самым Пакистан получит крайне необходимую ему сеть транспортных магистралей, а также промышленных и энергетических объектов. Китай же обеспечит себе возможность выхода в акваторию Индийского океана, минуя уязвимый Малаккский пролив.
Тем не менее пока рано говорить о том, что на самом деле будет происходить во внешней политике нового руководства Пакистана.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала “Новое Восточное Обозрение”