В ночь на 10 июля 2020 г. в лесопарковой зоне на склоне горы Пугаксан в центре столицы было обнаружено тело покончившего с собой 64-летнего мэра Сеула Пак Вон Суна. 64-летний либеральный активист и правозащитник Пак Вон Сун являлся членом правящей Демократической партии Тобуро и три срока подряд занимал пост мэра Сеула с 2011 года, рассматривался в качестве потенциального кандидата в президенты на выборах 2022 года.
Пак активно выступал за права женщин для утешения и в 2000 году представлял интересы корейских женщин для утешения в Международном женском трибунале по военным преступлениям. Будучи мэром столицы, Пак уделял особое внимание улучшению условий жизни людей, преодолению экономического неравенства и решению городских проблем. Во время «революции свечей» Пак Вон Сун зарекомендовал себя как яростный противник бывшего президента-консерватора Пак Кын Хе и открыто поддержал проведение масштабных митингов в центре Сеула, которые в конечном счёте привели к импичменту президента Пак Кын Хе.
Не менее отважно Пак боролся с коронавирусом, предприняв целый ряд шагов, направленных на сдерживание его распространения.
Что стало причиной суицида?
Записка, найденная на столе в кабинете и обнародованная его главным секретарем, не дает прямого ответа. Однако СМИ РК сразу связали смерть политика с возможными обвинениями в сексуальных домогательствах, поскольку 8 июля бывшая подчинённая мэра подала в полицию официальную жалобу о домогательствах со стороны Пак Вон Суна в форме «нежелательных» физических контактов и отправки «неуместных» сообщений в мессенджерах, которые начались с момента её выхода на работу в мэрию в 2017 году. Безымянная жертва заявляла, что обращалась к коллегам за помощью, но не получила ее, и упомянула, что знает других жертв в городском правительстве, которые слишком боятся что-либо сделать. Она же недавно уволилась с работы и обратилась за психиатрической помощью и консультацией, прежде чем подать жалобу.
Однако в этой истории есть некоторое количество странностей, которые отличают «дело» Пак Вон Суна от большинства иных похожего типа. Во-первых, это сама биография мэра, который серьезно и настойчиво продвигал феминистскую повестку. Конечно, он мог оказаться двуличным негодяем, однако журналисты и эксперты говорили о нем как о человеке открытом. Поэтому, с точки зрения автора, вероятность того, что на словах он говорил одно, а на деле вел себя иначе, невысока.
Во-вторых, его «жертва» ведет себя несколько нетипично для фигурантки похожей истории. Анонимность жертвы вызывает вопросы и, хотя аргументы о необходимости защитить ее от травли понятны, можно опять-таки сравнить эту историю с историей губернатора Ана, который по своему политическому весу не уступал покойному Паку. Тоже губернатор, тоже кандидат в президенты (не от фракции Муна) и при этом человек, который не покончил с собой, а заявлял, что да, секс был, только по согласию. Возможности для давления в данном случае было гораздо больше.
В-третьих, вызывает некоторое удивление то, что в условиях жесткой политической борьбы предполагаемая жертва, которая как секретарь мэра не могла не быть в курсе ситуации, не пыталась сразу пресечь подобные действия.
В-четвертых, на самом деле связь между заявлением жертвы и самоубийством мэра не доказана.
Наконец, обратим внимание на то, что данная история нарушает неформальные правила расследования подобных дел вообще. Обычно в случае самоубийства обвиняемого уголовное дело против него прекращается, поскольку он «смыл вину кровью». Здесь же сторона жертвы активно требует продолжения расследования. К этому следует добавить, что адвокаты жертвы требуют, чтобы его вели не официальные органы власти, а правозащитные организации, и при этом расследование должно быть направлено не против исключительно мэра, а по сути против мэрии вообще и той «культуры харассмента», которая там царила. Это уже означает, что защита жертвы готова отступить на следующую линию обороны в случае, если против самого мэра доказательств будет недостаточно.
Тем не менее в массовое сознание версия «смерти из-за харассмента» вошла легко. Ее поддерживают консерваторы, потому что для них это еще один способ указать на своих политических оппонентов как на «демократическую партию сексуальных домогательств», ибо это не единственный прецедент. Самая громкая история связана с Ан Хи Чжоном, которому автор в своё время посвятил отдельный материал. Можно вспомнить и попытку посадить за домогательства губернатора столичной провинции Ли Чжэ Мена – она сорвалась, но громкая история запомнилась хорошо.
Феминистки и женские организации Республики Корея тоже поддерживают ее потому, что «хотя бы в данной истории порок наказан». С их точки зрения она не сильно отличается о прочих историй про харассмент, благо параллельно истории с мэром Сеула разворачивается целая серия совершенно жутких скандалов с сексуальной подоплекой, в которых о наказании порока можно говорить весьма условно.
Например, дело сайта welcome to video, который был раскрыт в ходе международной операции по борьбе с детской порнографией и оказался одним из самых крупных сайтов такого рода. Затем это так называемое дело N-комнаты в Телеграме: группа шантажистов входила в доверие к несовершеннолетним девочкам и молодым женщинам, раскручивала их на эротические фото, после чего угрожала оглаской и заставляла их не только самостоятельно снимать садомазохистские видео, но и принимать участие в изнасилованиях на камеру. Наконец, это дело спортсменки-триатлонистки, которая покончила с собой не в силах терпеть постоянные избиения, издевательства и изнасилования со стороны тренера, врача команды и старших товарищей.
Но понятно, насколько болезненно в корейском обществе воспринимается преступление такого рода, и почему люди готовы верить в подобные истории, даже если доказательств пока нет.
В этом контексте у автора есть несколько версий того, что послужило причиной смерти мэра. Первая сводится к тому, что не стоит искать скрытый смысл там, где всё кажется явным. Домогательства южнокорейских боссов к своим подчинённым встречаются настолько часто, что кое-какие эксперты даже считают их элементом традиционной корпоративной культуры; #Metoo в Корее воистину вскрыло бездны, потому что для представителей старшего поколения «хищническое отношение к женщинам» — то, что не воспринимается как преступление вообще.
Эта версия оказывается у автора последней в списке по причинам указанным выше. Однако при этом забывается, что именно Пак в качестве адвоката одним из первых начал поднимать тему сексуальных домогательств, был убеждённым сторонником прав женщин и ставил гендерное равенство во главу угла своих политических целей на посту мэра. По свидетельствам респондентов автора, он не был лицемером в этом вопросе, и потому мы не отбрасываем данный вариант, но не делаем его приоритетным.
Следующей версией является бытовая. Меду мэром и секретаршей были некие приятельские отношения, которые позволяли ему допускать определенные своевольности, но при этом стороны не особо переходили грань, иначе показания жертвы были бы другими. Однако затем секретарша уволилась и не исключено, что какой-то психотерапевт или адвокат посоветовал ей решить свои психологические проблемы, переложив ответственность на мэра. А тот очень остро воспринял это как предательство близкого человека и именно поэтому вместо того, чтобы бороться и применять политическое влияние, немедленно покончил с собой.
Но, к сожалению, наверху авторского списка находится политическая версия, связанная с тем, что речь может идти не только о реальных домогательствах, но и об оговоре или шантаже такого уровня, что чувствительный к репутации политик предпочёл смерть. Ибо надо помнить, что ликвидация политического оппонента при помощи тематики metoo — способ чрезвычайно удобный. Во-первых, в массовом сознании в подобных историях общие принципы презумпции невиновности уступают идее презумпции виновности насильника, хотя даже южнокорейские дела показывают, что жертва-обвинительница может быть и не права. Во-вторых, подобные обвинения в домогательстве полностью уничтожают репутацию человека, что чрезвычайно важно для южнокорейской политики.
Техническое исполнение такой интриги несложно. Убедить психически нестабильную женщину в том, что в её бедах виноват мэр, или уговорить её отомстить за увольнение, легко. Тем более что она ничем не рискует, и в случае идеального развития событий так и будет общаться с миром через адвоката, а потом ее спрячут по программе защиты свидетелей, выдав новое имя и новую личность.
Также легко подключить к этому делу адвокатов радикальных феминистских взглядов, которые уже «знают правду» и готовы вывернуть любую ситуацию в подтверждение своих тезисов. Благо, как уже сказано, в таких историях, несмотря на ситуацию «ее слово против его слова», общество бы поверило жертве, а желтая пресса и политические противники окончательно бы обеспечили необходимый уровень шума и травли.
И можно выделить как минимум три влиятельные силы, которые могли организовать подобное «заказное самоубийство». Первая версия касается маргинальных и не только протестантских сект, против которых мэр Пак начал крестовый поход в рамках борьбы с рассадниками кластерной инфекции. Особенно жёстко досталось церкви Саран Чеиль, глава которой сидит в тюрьме за нарушение закона о выборах и последовательное игнорирование противоэпидемических мероприятий. Пак принимал активное участие в посадке главы за решётку, а также в рамках реновации собирался сравнять церковь с землёй и построить на её месте многоквартирный комплекс. После этого одна из консервативных газет открыто написала, что мэрия перешла черту и её действия можно рассматривать как религиозное притеснение и политическое возмездие.
Вторая версия касается попыток мэра навести порядок на сеульском рынке недвижимости. Цены растут, правительство ничего не может с этим сделать, во многом потому, что много высокопоставленных чиновников используют свой статус для покупки и перепродажи домов, что даёт им прибыль иногда в 200-300%. Пак активно пытался окоротить подобных дельцов, и те могли ему ответить.
Наконец, третья версия связана с тем, что Пак – уже третий потенциальный конкурент Мун Чжэ Ина, против которого выдвигались подобные обвинения. Упомянутые выше Ан Хи Чжон и Ли Чже Мён были сами соперниками Мун Чжэ Ина на внутрипартийных выборах, касающихся определения кандидата в президенты. А теперь вот и против Пак Вон Суна, который тоже рассматривался как президентский кандидат-2022 (причем, подобно Ану и Ли, не из фракции президента), было выдвинуто похожее обвинение.
Поэтому, к сожалению, в голове автора лидирует версия о том, что смерть сеульского градоначальника – это начало «большой грызни пекинесов под татами», связанной с подготовкой преемника Мун Чжэ Ина. То, как Но Му Хён поступил со старой гвардией Ким Дэ Чжуна и как представители консервативной партии ударили Пак Кын Хе в спину, Мун помнит и не хочет, чтобы формально принадлежащий к демократическому лагерю, но иной политической группировке, следующий президент посадит Муна так же, как сам Мун посадил двух президентов-консерваторов.
Поэтому вероятных противников надо убирать, но делать это аккуратно и заранее, ибо в рейтинге потенциальных кандидатов близкие соратники Муна наподобие Им Чжон Сока или Ким Ген Су существенно уступают иным кандидатам, таким как экс-премьер Ли Нак Ен или уже покойный Пак Вон Сун, которого многие считали наиболее рассудительным. #Metoo в этом контексте – идеальный способ ликвидации, не выглядящий для масс как «государство зачищает конкурента».
Но пока всё это предположения, и, выражая соболезнования по поводу смерти одного из немногих разумных и вменяемых политиков РК, автор ждёт дальнейших новостей хотя бы о ходе расследования, обещая аудитории о них рассказать. Потому что итогом «дела о смерти градоначальника» может стать как «следствие закончено, забудьте», так и небывалой силы политический скандал.
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
