В сложной политической картине, которая вырисовывается в регионе Индийского и Тихого океанов, заслуживают внимания разного рода процессы, протекающие во всех его географических элементах. При этом имеет смысл ещё раз обозначить особую значимость морской полосы, заключённой между побережьем КНР и так называемой “Первой островной линией”. Однако появляется всё больше признаков возрастания роли и региона Индийского океана (РИО).
Полезно также напомнить, что в экспертном сообществе само объединение Азиатско-Тихоокеанского региона (АТР) и РИО в одно геополитическое целое делается с середины прошлого десятилетия. Уже тогда стала очевидной стратегическая значимость проблематики контроля крупнейшего морского трафика, начинающегося из зоны Персидского залива, а также восточного побережья Африки и завершающегося в портах Индии, Австралии, КНР, Японии, других значимых участников современной геополитической игры. Все они, сохраняя вовлечённость в процессы, протекающие в упомянутой выше полосе, развивают активность и в РИО. В первую очередь это относится, конечно, к Индии, где популярен мем “Индийский океан должен быть индийским”. Но с его смысловым содержанием категорически не согласен Китай, различные аспекты деятельности которого в РИО постоянно обсуждаются в НВО.
Возрастающая конкуренция между двумя азиатскими гигантами за контроль над РИО в очередной раз проявилась после проведения Индией испытания МБР Agni 5, состоявшегося 18 января с. г. Ракета была запущена с испытательного полигона на острове Абдул Калам, расположенного у восточного побережья Индии в Бенгальском заливе. В 2015 г. остров получил своё нынешнее название по имени 11-го президента страны, крупного учёного, долгое время возглавлявшего индийские программы в области вооружений и, в частности, прикладные ракетно-космические. Под его руководством начиналась разработка серии баллистических ракет Agni различной дальности, включая последнюю 5-ю модификацию. Все они предназначены для оснащения ядерными боеголовками. Agni 5 имеет проектную дальность в 5 тыс. км и может поразить любые сколько-нибудь значимые цели на всей территории КНР.
Это был пятый запуск с момента начала в апреле 2012 г. испытаний МБР данного типа. По словам представителя организации-разработчика Agni 5, на этот раз главной задачей запуска была проверка новейшей навигационной системы, которая обеспечивает попадание боеголовки в цель “с точность в несколько метров”. Испытание системы “завершилось полным успехом”.
“В ответ на индийские ракетные испытания Китай должен повысить своё присутствие в Индийском океане”,- под таким заголовком в китайской Global Times вышла в тот же день (18 января) статья, в которой оценивались военно-политические последствия очередного запуска Agni 5. Из них главный, по словам автора, заключается “в прямой угрозе безопасности Китая и серьёзном вызове глобальным усилиям по нераспространению ядерного оружия”.
Последняя ремарка заслуживает отдельного внимания. Дело в том, что КНР выступает против намерения Индии вступить в так называемую “Группу ядерных поставщиков”, контролирующей потоки технологий и материалов, которые могут быть использованы в целях производства ядерного оружия теми странами, которые не подписали Договор о его нераспространении.
К таковым относится Индия, в планы которой, однако, входит резкое увеличение в энергетическом балансе страны доли ядерной энергетики и, следовательно, весьма актуальным является вопрос о вступлении в ГЯП. Поэтому не случайным представляется заявление премьер-министра Нарендры Моди, сделанное 20 января, о приверженности Индии всем положениям ДНЯО, хотя она и не является подписантом этого Договора.
В статье цитировавшегося выше китайского эксперта обратил на себя внимание и другой фрагмент, в котором факт очередного испытания Agni 5 погружается в контекст региональной политической игры с упоминанием её основных участников. Из них первое место занимает Япония, “кооперация” с которой Индии “растёт в целях сдерживания Китая”.
Эта ремарка также представляется не случайной. Она прямо связана с теми тенденциями в оборонном строительстве Японии, которые проявляются как в заявлениях последних месяцев официальных лиц, так и в некоторых пунктах проекта оборонного бюджета страны на 2018 финансовый год, который будет утверждён парламентом до 31 марта с. г.
Ранее мы уже отмечали намерение японского руководства внести принципиально новые позиции в “Стратегию национальной безопасности”, которые обусловлены, прежде всего, планами по формированию “Четвёрки” союзников с участием США, Японии, Индии и Австралии.
Впрочем, расширение всесторонней кооперации Японии по отдельности с каждым членом (будущей) “Четвёрки” отмечается давно. В частности, оно весьма заметно в паре “Япония-Индия”.
В Дели встречает полное понимание стремление Японии повысить своё присутствие в Индийском океане. Несомненно, получат позитивную оценку и планы по расширению списка так называемых “портов захода” для кораблей японских ВМС в прибрежных странах Индийского и Тихого океанов. Причём, действовать в данном случае Япония собирается совместно с членами “Четвёрки” и Британией.
Что касается вопроса о том, какие японские корабли будут осуществлять “заходы” в иностранные порты, то в первую очередь обращают на себя внимание два новейших однотипных “эсминца-вертолётоносца” класса Izumo, уже находящихся в составе ВМС Японии. Здесь тип этих кораблей закавычен по причине того, что речь идёт о полноценных вертолётоносцах (стандартного водоизмещения в 27 тыс. т), которые вполне могут превратиться в лёгкие авианосцы.
Собственно, о возможности такой метамарфозы с указанными кораблями речь шла ещё в начале текущего десятилетия в период их закладки на стапелях. Уже тогда указывались и самолёты, которые могут быть размещены в ангарах и на палубах будущих авианосцев (до 10-и единиц на каждом). Речь шла о новейших истребителях-бомбардировщиках 5-го поколения F-35 в варианте “B”, который обеспечивает укороченный взлёт и вертикальную посадку.
Отметим, что такие же истребители будут базироваться на британском авианосце Qeen Elizabeth, о возможности отправки которого в регион говорил недавно министр иностранных дел Борис Джонсон, а о планах по японо-британскому военному взаимодействию (в первую очередь, на море) речь шла во время визита в Токио премьер-министра Терезы Мэй.
С упомянутым выше сообщением о намерении ВМС Японии модернизировать “эсминцы-вертолётоносцы” полностью коррелируются утечки в прессу о планах министерства обороны по закупке “дополнительных десятков” F-35. Дело в том, что компания Mitsubishi (при содействии американской компании-разработчика Lockheed Martin) уже приступила к изготовлению партии из 42 истребителей F-35A, предназначенных для японских ВВС. Часть же из “дополнительных” F-35 вполне может быть предназначена для оснащения указанных выше кораблей.
По мнению японской газеты Mainichi Shimbun, скорее всего, нынешние информационные вбросы найдут отражение в новых документах МО по среднесрочному планированию военного строительства страны, которые появятся в 2020 г. В этих документах, говорится в статье указанной газеты, будет зафиксирован тренд по приданию японским вооружённым силам “ударно-наступательного” потенциала.
Отметим, что к тому времени, во-первых, Японию будет возглавлять новый монарх (название периода правления которого сейчас обсуждается) и, во вторых, нынешний премьер-министр Синдзо Абэ собирается реализовать главную цель своей политической карьеры, то есть внести “коррективы” в 9-ю статью национальной Конституции.
Видимо, к 2020 г. у МО Японии уже не будет надобности прибегать к эвфемизмам при обозначении типов разрабатываемых систем вооружений и задач военно-морского патрулирования (или даже базирования), например, в Индийском океане.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение.