В последнее время иностранные СМИ публикуют аналитические прогнозы, в которых «предсказывают», что вскоре Россия якобы начнет новые войны на Ближнем Востоке после разгрома ДАИШ в Сирии. Называются также конкретные страны – Ливия и Судан. При этом приводится довод о том, что для России жизненно необходимым становится фактор борьбы за европейский рынок газа, от исхода которой якобы зависит экономическая ситуация в РФ и существование ее нынешнего политического режима. Утверждается, что сегодняшняя Россия из-за ставки на сырьевой сектор и экспорт углеводородов без внешних валютных поступлений не в состоянии даже обеспечить себя продовольствием. Причем даже то продовольствие, которое производится в самой России, не гарантирует того, что оно способно прокормить население страны. То есть даже высокий урожай не спасает нас от голода в случае проблем с импортом продовольствия: у нас попросту негде его хранить. Аналогичные или схожие примеры и в других секторах аграрной отрасли. Про промышленность и говорить нечего: разорванные при крушении СССР кооперативные цепочки не только не восстановлены, а разрушены зачастую до основания. Зависимость от импортного сырья, комплектующих, расходных материалов тотальна. В итоге можно сделать неутешительный вывод: без войны за рынки сбыта углеводородов сокращение валютных поступлений приведет к коллапсу всей экономики, и можно лишь строить прогнозы, какие отрасли рухнут первыми, и как быстро будет протекать этот процесс.
Газовый рынок действительно наиболее уязвим в силу специфики этого товара. Он привязан не только к инфраструктуре транспортировки, но у него и довольно сложная система самих поставок, учитывающая сезонный фактор, требующая резервирования значительных объемов газа, а также непростая схема планирования добычи, исходя из необходимых объемов его поставок потребителям. Уже поэтому уязвимость рынка газа как для поставщиков, так и для потребителей существенно выше, чем, к примеру, при поставке нефти или угля. Долгосрочное планирование и неукоснительное выполнение контрактных обязательств, создание сложной системы транспортировки, повышенные риски на транзитных территориях и узлах — одна из особенностей этого рынка. Кроме того, газовый рынок, опять же в силу специфики товара, имеет несколько систем ценообразования: отдельно для контрактных трубопроводных поставок, отдельно для контрактов поставки СПГ, отдельно для спотового рынка разовых продаж. Естественно, что в таких условиях предсказуемость рынка становится важнейшим элементом любой стратегии, и ошибка в прогнозах может носить совершенно катастрофический характер.
Ясно и то, что все игроки на традиционном рынке природного газа недооценили эффект «сланцевой революции» в США, которая стала мощным дестабилизирующим фактором как на газовом, так и нефтяном рынках, что резко обострило и даже ожесточило борьбу ведущих производителей и нефти, и газа (но газа в первую очередь) на ключевом мировом региональном рынке — европейском. Фактически все события на периферии Европы, начиная с конца нулевых годов, так или иначе, но связаны с борьбой за передел европейского газового рынка. Экономические методы в такой ситуации не работают, поэтому в ход пошли действия силовые и военные. Все ключевые производители нефти и газа, критически зависимые от сохранения своей доли на европейском рынке, так или иначе, но включились в начавшуюся периферийную войну, которая идет по периметру Европы — Северная Африка, Ближний Восток, Восточная Европа и Северная Европа.
«Арабская весна», майдан и война на Украине, сирийская война, конфликт в Ираке, назревающие события в Ливии, Египте, Судане, продолжающаяся сейчас война в Йемене, борьба вокруг двух Северных потоков, сдача российской акватории Баренцева моря, крах Южного потока и провал проекта Турецкого потока, сложная судьба Южного газового коридора ЕС, раздел Каспийской акватории, ряд особенностей афганских событий — все эти конфликты отчетливо пахнут нефтью и газом. Причем объединяет их во многом именно газовая война за европейское направление.
Конечно, сильные страны предпочитают непрямые войны, так как с их помощью решается сразу множество сопутствующих задач или по крайней мере, они существенно продвигаются, создаются новые заделы для решения новых перспективных задач. При этом ресурсно сильная страна может позволить себе ведение целой цепи непрямых конфликтов, реализуя региональные и даже глобальные проекты.
Что касается России и газовой войны за европейский рынок, то положение, в котором находится российская экономика, вряд ли можно назвать критическим. Чтобы понять, немного цифр. Поставки российского газа в Европу (всего, в млрд кубометров) возросли с 138,8 в 2012 г. до 126,3 за 8 месяцев 2017 г. (190 ожидаемо за год). Увеличение потребления газа европейцами связано с несколькими факторами, но главный — снижение его цены. В 2012 Газпром отчитался о средней цене в 299,8 евро за 1000 кубометров, в 2016 она составила 159,0 евро. Снижение — почти в 2 раза. Это, конечно, не отменяет тенденцию, согласно которой Европа взяла курс на диверсификацию поставок и на ускоренное развитие альтернативной энергетики, здесь речь идет о текущей конъюнктуре и только. При этом Газпром (и соответственно, Москва в целом) рассматривают украинский транзит как угрожаемое направление с недопустимо высокими политическими рисками, поэтому строительство обходных маршрутов вокруг Украины является ключевой задачей для удержания доли на рынке и создания задела для ее расширения. Транзит газа через территорию Украины составил: в 2012 г. 84,3 млрд кубометров (61% всех поставок Газпрома в Европу), в 2017г.- 85,5 млрд кубометров на текущий момент (93 млрд ожидаемо) (49%). Провал 2014 и 2015 годов — известные события на Украине и те самые политические риски, которые так пугают Газпром и Москву в целом. Понятна задача, которую должен решить Газпром: к началу 2019 года (когда закончит свое действие текущий транзитный контракт с Украиной) необходимо запустить маршруты обхода Украины, которые по своей мощности способны будут заместить украинское направление. Естественно, что никто не станет завинчивать вентиль на границе с Украиной, но новый контракт на транзит через ее территорию можно будет заключать на условиях Газпрома, причем максимально комфортных для него. Проблема заключается в том, что у Газпрома нет резервов на уже действующих газопроводах: Ямал-Европа и Северный поток-1 СП-1 загружен уже почти на всю проектную мощность в 55 млрд кубометров: в 2013 г. — 23,8 млрд кубометров (43% от проектной мощности), а в 2017 г. — 49 млрд кубометров (ожидаемо по показателям за период с января по май) (89%), при этом последние месяцы загрузка СП-1 составляет даже выше проектных показателей.
Говоря иначе, у Северного Потока-1 нет резерва по мощности, но, ко всему прочему, он находится в зоне повышенных политических рисков: только твердая позиция Германии позволяет загружать СП-1 выше 50%, большая часть других стран Евросоюза высказывает немцам претензии, касающиеся отступления от норм Третьего энергопакета. Что очень неприятно для Газпрома, так это то, что сейчас Меркель формирует с огромными сложностями новое правительство, которое может изменить мнение по этому вопросу, а если у нее не получится сформировать коалиционное правительство, ей придется формировать правительство меньшинства, и оно будет еще более уязвимо теперь уже и на внутреннем направлении. Чтобы заместить украинский транзит, Газпрому нужно успеть ввести дополнительные мощности, перекрывающие его объемы. Варианта, как известно, два: Северный поток-2 и Турецкий поток. Мощность СП-2 составляет 55 млрд кубометров, Турецкого потока (в текущих заявленных параметрах одной транзитной трубы) — 15 млрд кубометров. Даже в этом случае для удержания общих объемов транзита Газпром будет вынужден заключать новый транзитный договор с Украиной на объем не менее 15 млрд кубометров. Это лучше, чем сохранять сегодняшнюю зависимость от Киева, но все равно вынужденная мера. Здесь и кроются ключевые проблемы. Ни Турецкий поток, ни СП-2 до сих пор не только не построены, но даже не прошли согласования — ни с Турцией, ни с Европой. Есть локальные разрешения на работу на локальных участках, но пока в целом судьба обоих трубопроводов не решена.
Теперь, как утверждают многие западные и арабские политологи, понятна цель сирийской войны для Кремля: принуждение Турции к изначальным параметрам Турецкого потока в три транзитные трубы мощностью в 45 млрд кубометров. Такой транзит позволил бы диктовать условия как Украине (и стоящим за ней США) по транзиту через ее территорию, так и получить существенный резерв на северных трубопроводах СП-1 и СП-2. Кроме того, Турецкий поток создавал в таких параметрах серьезную конкуренцию Южному газовому коридору ЕС в составе трех систем: ТАНАП, ТАП и Набукко.
Война в Сирии, утверждают западные и арабские аналитики, для Кремля была в чистом виде непрямой войной с Турцией. Задачей Москвы было разрушение буферной зоны, созданной турками и их прокси на севере Сирии. Для Турции буферная зона в Идлибе и Алеппо является критически важной проблемой с точки зрения обеспечения государственной безопасности, и создание в этих зонах российского военного присутствия вынуждало Эрдогана соглашаться на условия Москвы. Но Эрдоган прекрасно видел, что делает президент В. Путин, и сыграл на обострение. К непрямой войне Москва была готова, а к прямому столкновению — нет. Цена вопроса: один самолет и два погибших российских военных. 24 ноября 2015 года война закончилась, Эрдоган победил, считают на Западе. Всё остальное — прикрытие этого поражения. Включая турецкие помидоры и «победу» над ДАИШ. Поэтому, уверены западные эксперты, итог «поражения» Москвы в Сирии: официальное признание Газпромом новых параметров Турецкого потока транзитной мощностью в 15 млрд кубометров и заявление о том, что транзитный договор с Украиной на прокачку 15 млрд кубометров после 1 января 2019 года необходимо заключать.
При этом в США и ЕС многие не скрывают радости по поводу того, что не всё хорошо и на севере. СП-2 подвергается постоянным атакам и ударам со стороны США и Европы. Санкции США, введенные против России, все сильнее бьют именно по СП-2. Принятый 27 июля 2017 года в США закон о санкциях против России, Ирана и Северной Кореи в самом тексте содержит упоминание о таких целях санкций, как противодействие проекту Северного потока-2. При этом нужно понимать, что СП-2 может быть построен, но запуск его на проектную мощность — отдельный разговор и отдельная борьба. Мало построить, нужно добиться разрешения на его полную загрузку. Но сегодня вопрос о загрузке даже не ставится — сперва его нужно построить. Учитывая цейтнот и то, что на все про все у Газпрома остается буквально год, становится более чем очевидно, что без политических инструментов у Кремля нет ни малейших шансов успеть решить весь комплекс проблем до имеющегося конечного срока — 31 декабря 2018 года. С 1 января 2019 года прекращается действие текущего транзитного договора с Украиной, а потому нужно успеть до этого момента.
Война с Европой становится неизбежной, — делают вывод западные политологи. Только так можно вынудить европейцев принять условия Газпрома и Кремля по северному маршруту поставки газа на приемлемых для Газпрома условиях. Естественно, речь не может идти о прямой войне. Это исключено в принципе. Возникает острая необходимость в непрямых действиях на максимально проблемных для Европы направлениях. Настолько проблемных, что она будет вынуждена в случае победы Кремля в такой войне соглашаться на милость победителя. И далее следует главный тезис американских и европейских экспертов: «Любая война Кремля с такими целями будет еще большей авантюрой, чем Сирия, так как положение правящего режима в России отчаянное, она борется даже не за деньги и не за долю рынка. На кону стоит ее выживание. Политическое, а возможно, и физическое. Поэтому придется прибегать к силовым сценариям. Только пока в Кремле не понимают, где и как начинать, чтобы выиграть войну на выживание и с наименьшими потерями». Вот такое ближайшее будущее рисуют России на Западе.
И далее уже следуют западные советы, что нужно делать Москве в этой ситуации: «Для того, чтобы гарантировать прокладку двух транзитных маршрутов в Европу и обезопасить их от «наездов» со стороны европейцев в будущем, Кремль должен создать для Европы угрозу (а еще лучше несколько), которые и станут такой гарантией. Это, конечно, не очень хорошо с точки зрения долгосрочной, а то и среднесрочной стратегии, но обстановка вынуждает. Нам нужно продержаться хотя бы год-два. В таких условиях завтра — это уже очень далекий горизонт планирования, за который и заглядывать уже нет времени. Лучше бы договариваться полюбовно, но период обмена любезностями России и Европы давно завершился, вопрос «Who is мистер Путин» уже никто не задает, для всех уже всё абсолютно понятно, ни о каком доверии и уж тем более симпатиях к России и ее политическому режиму в Европе нет и не будет никогда. Чтобы не гадать, о каких угрозах задумались в Кремле, нужно следить за зарубежными контактами и визитами, так как пропаганда пока отрабатывает тему выборов, и в ближайшие три месяца она будет занята только этим. С контактами и визитами достаточно сложно, так как их далеко не всегда можно правильно интерпретировать. Официальные сообщения о теме визитов призваны скорее прикрыть реальную тематику, чем осветить ее».
И тут уже следует конкретика. Оказывается, по мнению западных «экспертов», недавний визит Омара аль-Башира в Москву и личный вояж В.Путина в Сирию, Каир и Анкару — очень хорошие показатели происходящего. Интерес к Египту довольно понятен и прозрачен. Египет, как выясняется из западных и арабских СМИ, важен для Кремля с точки зрения запуска «проекта» на территории Ливии, тем более что информация о наличии людей, занимающихся военными вопросами на территории Ливии, уже проходила ранее. Ливия — очень удобная площадка для создания Европе очень серьезных проблем, причем противодействовать им европейцам чрезвычайно сложно. Ключевое понятие — «беженцы». 2015 год показал, что европейские институты, вполне справляющиеся с немалым потоком внешней миграции, обладают конечным запасом прочности. Миллион беженцев в Европу в течение 2015 года имел несколько пиков в отдельные месяцы, с которыми европейские структуры справиться не смогли. При этом нужно учесть, что миллион беженцев в 2015 году — это не только Ближний Восток и Северная Африка. Более половины беженцев 15 года — это выходцы из самой Европы, точнее, ее неблагополучных окраин вроде бывшей Югославии. Однако вторая половина — арабы и африканцы — перегрузили возможности евроструктур и вызвали очень серьезный кризис. Причем если бы беженцы распределялись равномерно, то даже в этом случае европейцы смогли бы справиться и с миллионом человек. Но пиковые значения стали для Европы чем-то близким к катастрофе.
Еще один момент. Ливия традиционно являлась и продолжает являться основным транзитным коридором, через который пытаются пробиться в Европу беженцы из Африки. То есть не сами ливийцы бегут в Европу (хотя их немало), а выходцы из более южных стран континента: Чада, Нигера и так далее. Ливийцы на этом даже зарабатывают, переправляя несчастных в Европу. При Каддафи Ливия довольно плотно контролировала этот поток и во многом служила европейским буфером и щитом на южном направлении. Война 2011 года для европейцев стала выстрелом в собственную ногу. Сегодня в Ливии установилось относительное равновесие между враждующими силами, сформировавшимися по итогам ливийской революции и гражданской войны. Соответственно, поток беженцев через Ливию вошел в относительно стабильные параметры, хотя, безусловно, имеющие более высокие значения, чем при Каддафи. Но возобновление гражданской войны в Ливии немедленно приведет к усилению исхода беженцев через ее территорию, а при известном «регулировании» этой войны можно создать вполне планируемый по своим значениям поток. Инструментом возобновления и интенсификации гражданской войны может стать генерал Халифа Хафтар, личные цели которого в данном контексте несущественны. Важно то, что оказав Хафтару прямую военную помощь, Кремль может спроектировать серьезную проблему для Европы. Мало того, Москва в таком случае будет иметь возможность увеличивать-уменьшать объем транзита беженцев простым действием: усилением-уменьшением объема помощи Хафтару. Здесь прямая зависимость: чем большую помощь Кремль окажет генералу, тем активнее будут идти боевые действия, тем выше поток беженцев через Ливию. И наоборот.
Естественно, что никто никому не верит, а поэтому, как уверены западные аналитики, Кремлю придется отправлять в Ливию не только танки, автоматы и снаряды, но и советников, ЧВК, возможно, даже какие-то регулярные части. Естественно, для борьбы с ДАИШ, который в Ливии наличествует и даже во вполне значимых количествах. Причем сегодняшний ливийский ДАИШ во многом — это как раз бывшие каддафисты. Ситуация один в один как в Ираке, где баасисты подались в ДАИШ просто потому, что иной перспективы шииты и американцы им не оставили.
Рисуется почти апокалиптический сценарий: «Европе будет очень сложно противопоставить такому сценарию что-то симметричное. Вмешаться в ливийские события на любой стороне будет означать интенсификацию гражданской войны, чему Кремль будет только аплодировать. Не вмешиваться — значит, придется идти с Кремлем на переговоры, целью которых для Европы будет прекращение российской помощи Хафтару, ну а для Кремля вопросом переговоров станет, понятно, Северный поток-2 и его беспроблемное строительство и эксплуатация в заявленных проектных параметрах».
Весьма своеобразно оценивается Западом второй визит — визит Омара аль-Башира в Москву. Плюс некие договоренности по строительству военной базы России вблизи Порт-Судана. Направленность договоренностей, как полагают на Западе, — создание угрозы на Красном море — важнейшей транспортной артерии для Европы. В рамках этого проекта не исключено даже вмешательство России в йеменский конфликт, если, конечно, хватит мужества. Четвертая война для современной России может стать заключительной, слишком вырастают риски не вытянуть такое их количество. Угроза серьезная. Советский Союз, кстати, по этому поводу тоже задумывался, и Южный Йемен плюс Сомали, входившие в зону советского влияния, отрабатывали ровно ту же задачу. Другой вопрос, что СССР все-таки был более серьёзным игроком, чем сегодняшняя Россия, но в который раз на Западе настойчиво обращают внимание на то, что «критичность обстановки для Кремля сегодня запредельна». Времени потеряно бездна, состояние российской экономики катастрофическое, тут не до сложных комбинаций и продуманных решений. Если оценивать две возможные непрямые войны, которые вполне могут быть запущены Кремлем в ближайшее время, то они выглядят вполне перспективными с точки зрения создания угроз для Европы, причем парировать эти угрозы симметрично европейцы практически не в состоянии. Однако будет ли это означать, что Кремль сумеет продавить необходимые себе решения через такой грубый, но вполне действенный шантаж? Скорее всего – нет.
И тут западные аналитики переходят к главному: рассматривать газовый конфликт Европы и России без рассмотрения ситуации с стороны США было бы ошибочным. Именно Соединенные Штаты инициировали турбулентность на нефтяном и газовых рынках, и именно они намереваются перераспределить европейский рынок в свою пользу. Соответственно, позиция США здесь играет основную роль. Есть некоторая сложность, связанная с тем, что описание интересов США даже по локальной газовой проблеме в Европе потребует очень широкого обзора, связанного с процессами, которые идут в самих США, и увязанного с общей обстановкой. Если кратко, то США еще десять лет назад уяснили для себя, что эра углеводородов подходит к концу. Речь идет не об исчерпании запасов нефти и газа, так же, как угольная эра завершилась не потому, что закончился сам уголь. Скорее наоборот — сегодня доказанные запасы угля составляют не менее 60 лет добычи его на нынешнем уровне, но далее просто никто не считает, так как это находится за горизонтом самого дальнего текущего планирования. Новые технологии требуют новых источников энергии. Миниатюризация, автономизация и переход от конвейерных производств массовой однотипной продукции к массовому выпуску индивидуальных изделий диктует и новые подходы к новым источникам энергии. Автономные источники электрической энергии признаны наиболее перспективным направлением, и ожидается, что они уже к 2030 году существенно сместят мировой энергобаланс, причем как раз за счет углеводородов. Это, конечно, совершенно не означает, что нефть и газ перестанут быть товаром, они будут занимать и далее существенную долю, однако снижение спроса на них неизбежно, а это означает увеличение конкуренции между производителями на переходном этапе. Собственно, сегодня и решается этот вопрос.
Вывод из сказанного с точки зрения США был очевиден: нужно «сбрасывать» избыточные стратегические запасы углеводородов, пытаясь получить за них максимально возможную выручку, которая и будет направлена на опережение всех конкурентов в области исследования и внедрения новых источников энергии. Пока в России рассуждали про энергетическую сверхдержаву, Соединенные Штаты без лишней помпы реализовывали эту идею. В этом и состоит разница между дилетантами и реальными политиками, — радостно констатируют западные аналитики.
«Сброс» углеводородов в реальности означал двухступенчатую политику. На первом этапе США насытили свой рынок избыточными углеводородными ресурсами, сделав внутренний американский рынок практически бесперспективным для борьбы за него со стороны иностранных поставщиков. В России, к примеру, это выразилось в крахе проекта Штокмановского месторождения, ориентированного как раз на американский рынок. «Схлопнулась» и программа Катара, рассчитанная на поставки СПГ в США. Во многом возникли проблемы у австралийцев, вложивших в свою программу СПГ порядка 200 миллиардов долларов. Началась дестабилизация региональных газовых рынков. В США отдавали себе отчет в сложностях первого этапа. Насыщение внутреннего рынка углеводородов снижало цену на них ниже уровня рентабельности и делало всю сланцевую программу своеобразной пирамидой. Об этом нас бесконечно уверяли в российской прессе, и в каком-то смысле были, конечно, правы. Однако американцы вышли из положения по-американски изящно, хотя во многом был использован советский опыт строительства высоко интегрированных вертикальных экономических структур, в которых убыточность одного из звеньев компенсируется общей синергетикой производства от добычи сырья до выпуска конечной продукции. В США сланцевые добытчики путем обмена акциями вошли в собственность своих потребителей и компенсировали убытки общим доходом от всей деятельности созданных производственно-кооперативных цепочек. Естественно, что параллельно шел и еще один процесс — укрупнения отрасли, в ходе которого банкротились и поглощались мелкие производители, причем этот процесс носил массовый характер, что тоже подавалось отечественными СМИ как признак «вот-вот» краха всего сланцевого проекта. Но ничего не «крахнуло», все пошло, как и должно было идти. Сегодня сланцевые газ и нефть стали самодостаточным фактором на мировых рынках. Они выжили, пришло время развития и экспансии. Избыточные американские углеводороды теперь должны пойти на внешний рынок, обеспечивая рост всей нефтяной отрасли США и предоставляя дополнительные ресурсы для работы над новыми источниками энергии и внедрения их в реальную жизнь. Эксперименты Илона Маска в этом смысле более чем показательны. Вне зависимости от конечного результата его деятельности перед нами классические опытно-промышленные изыскания на стадии внедрения в промышленность. Когда конкуренты решат заняться этой задачей, США уже пройдут целый ряд этапов и будут опережать всех на годы. А в такой гонке запас во времени — это уже победа. Более того, разгром, который должны учинить Соединенные Штаты на внешних рынках углеводородов, преследует в том числе цель создания проблем конкурентам, создание помех в вопросах разработки новых перспективных энерготехнологий, существенно сокращая возможность их финансового маневра. В общем, если верить западным «предсказателям», США устроят России полный газовый крах.
Ведь США ведут борьбу сразу за два крупнейших рынка сбыта, причем свой собственный они уже завоевали и обезопасили. Речь идет о европейском рынке и юго-восточном азиатском. На европейском рынке доминирует Газпром, имеющий треть всего объема поставок газа. Соответственно, он и стал целью Соединенных Штатов. Регион ЮВА нас касается мало, так как позиции Газпрома там минимальны, но стоит отметить, что ключевым игроком там является Катар, и мы видим, что как раз Катар сегодня стал пособником международного терроризма и вообще «плохим парнем». Это при том, что казалось бы, Катар — западный лимитроф и полностью подконтрольная Западу система.
Здесь и кроется ответ на вопрос, который, уверены на Западе, больше всего беспокоит Кремль и лично В.Путина: почему нынешний режим в РФ стал изгоем и врагом Запада? Ответ прост: ничего личного, только бизнес. Дело, утверждают американские и европейские политологи, не в В.Путине, дело в позициях России и Газпрома на тех рынках, которые требуется освободить для Соединенных Штатов. Как будто в Москве не знают, что уж точно США ни капли не интересуют проблемы российского народа, демократии и прочих полезных западных «штук» на территории России. Здесь нужно сразу закрыть все иллюзии и патриотической, и либеральной общественности на этот счет. Сказанное означает, что в интересах США является конфликт между Россией и Европой, создание непреодолимых барьеров на пути транспортировки российского газа в Европу, и значит, автоматическое высвобождение европейского рынка для объемов американского газа. Парадокс в том, пытаются внушить российскому руководству на Западе, что у Москвы сегодня нет другого пути, чтобы сохранить газпромовскую долю на европейском рынке без конфликта с Европой. Что полностью соответствует американским интересам. Говоря иначе — сам факт того, что Кремль проектирует непрямую войну с Европой, уже означает победу США над Газпромом, так как это укладывается в общую стратегию США по захвату европейского рынка. Причем если Россия не станет бороться, она тоже проиграет — но уже без борьбы.
Ну, и последнее. Европа, конечно, имеет мало шансов противодействовать возможной потенциальной непрямой войне и угрозам своему положению в Ливии и угрозам на Красном море от российской базы в Порт-Судане. Имеется в виду симметрично противодействовать. Не воевать же на самом деле впрямую. Однако вариантов несимметричного ответа и создания проблем для Кремля у Европы (и США) более чем достаточно. По всей видимости, европейцы будут играть на опережение, чтобы не позволить России создать для них угрозы. Однако им придется действовать довольно быстро и жестко. Этот тезис призван оправдать все новые американские и европейские санкции, которые готовятся к введению против РФ.
И еще одно. Что делают и что будут делать американцы и европейцы, ведя борьбу с Кремлем на всех имеющихся сегодня фронтах, включая и борьбу за газовый рынок Европы? Любая война и любая борьба стремятся дезорганизовать противника, разрушить или существенно затруднить его систему управления. Это позволяет разрушить организованное сопротивление, переводя его в формат локальных бессистемных стычек, которые дезорганизованный противник рано или поздно, но проиграет просто по определению. На Западе уверены в том, что порядок всегда бьет класс, поэтому любые «хитрые планы» Кремля и его многоходовки имеют два критических неустранимых дефекта: крайняя степень непрофессионализма большинства руководства российской экономики и провальная управленческая ситуация в созданной «вертикали управления». Во многом противники России, готовы согласиться на Западе, тоже не выглядят гениями, поэтому некоторое уравнивание шансов возможно, хотя и на короткой дистанции. На длинных дистанциях шансов у современной российской управленческой школы нет. В режимах, ориентированных на личную преданность, иначе не бывает, утверждают они. Логика подсказывает, что удар по такой дефектной вертикали решает сразу любые проблемы борьбы с Россией. До тех пор, пока борьба не имела решительных целей, управленческая слабость режима была его конкурентным преимуществом по сравнению с любым другим возможным с точки зрения Запада: ну зачем менять такого прекрасного партнера, который не способен ни на что? Однако, считают на Западе, приходит время решать проблемы, в рамках которых нужно перестать играться, а именно использовать те критические и неустранимые проблемы управленческой вертикали Кремля. Генезис нынешнего режима восходит к 90-м годам — времени, когда российская власть, состоящая из «обычной» организованной преступности и аффилированных с ней чиновников и представителей «силовых» структур, набирала свою ресурсную базу, проникала во все звенья управленческого аппарата, легализовалась и готовилась к захвату государственной власти. К нулевым годам период сосредоточения завершился и началось строительство «корпоративного» государства. В сегодняшней России просто нет и не может быть классических миллиардеров, заработавших свои состояния своими способностями. Естественно, что Запад прекрасно осведомлен о реальном положении дел, и оно устраивает его как нельзя больше.
И сейчас на Западе активно продвигается тезис, который пытаются навязать и российскому общественному мнению — сомнительный характер и происхождение капиталов российских нуворишей предоставляет Западу бесконечный перечень любых мероприятий против всей российской номенклатуры, а если обстановка потребует, то против какой-то ее части. Дело «Абрамович против Березовского», которое рассматривалось в Лондоне, дало бездну материала, помогающего понять механизмы возникновения миллиардных состояний в России и действий держателей этих клановых «общаков». Дело против С.Керимова демонстрирует, по какому пути будут развиваться репрессии против всей нынешней номенклатуры. При этом целью репрессий будет не столько конфискация нажитого, сколько системное выдвижение ультиматума всей российской номенклатуре.
Фактически это есть та же самая непрямая война, когда создается угроза, после чего предлагается решение на условиях победителя. Остается последний шаг — чтобы российские «элиты» признали себя побежденными и приняли ультиматум, желательно, еще до начала «боевых действий». Это непросто, так как есть ряд кланов, для которых любое отступление будет сродни полному поражению, за которым последует политическая и, скорее всего, физическая смерть. Облегчается для Запада ситуация тем, что клан «друзей» захватил как раз те отрасли, которые и являются предметом боевых действий за европейский рынок углеводородов. Другие кланы российского «корпоративного» собирают свою ренту с других ресурсов, а потому ложиться костьми за интересы «друзей» им резона нет. К примеру, это банковская олигархия или региональные элиты. Именно здесь Запад будет вбивать клин между разными группами российской номенклатуры, сводя борьбу с ними к прямой формуле: российская элита должна признать свое поражение и сдать позиции на всех тех направлениях, которые являются целью для Запада в целом и США в частности. Будет ли эта задача реализовываться через какой-либо вариант «цветной революции», будет ли это решаться через какой-либо более жесткий сценарий — сейчас сказать сложно. Удар США по российским нуворишам, который начнется с февраля будущего года — это не цель, а инструмент ее достижения конечной цели. Призом в этой борьбе должен стать контроль США над гораздо более важным активом: огромным европейским рынком, самым большим в мире.
Петр Львов, доктор политических наук, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
