Признаки таких подвижек намечались давно, но толчком к их публичному проявлению послужило избрание Д. Трампа на пост президента США, которые продолжают, скорее, по инерции, выполнять (надоевшую американцам) роль мирового лидера. Запущенный новым президентом процесс переоценки формата участия США в глобальной политической игре является первой (среди нескольких основных) новых её особенностей.
Второй, тесно (взаимо)связанной с первой, становится превращение КНР во вторую мировую державу.
Главным образом этим обусловлена третья особенность, которая определяется перемещением (видимо, навсегда) стола глобальной политической игры из европейского континента в АТР. В том же направлении смещаются и ключевые интересы США, несмотря на риторику Д. Трампа на последнем саммите НАТО, на которой отразилась упомянутая выше инерционность.
Четвёртая связана с возвращением в глобальную политической игру (в статусе ведущих участников) неудачников как Второй мировой, так и холодной войн. Речь идёт о Японии, Германии и России. К трём последним имеет все шансы присоединиться Индия.
Пятая обусловлена неясностью перспектив развития отношений между двумя главными мировыми игроками, то есть США и КНР. Что обуславливает возрастание для Пекина роли фактора всесторонней кооперации с “Европой”, в отношениях с которой практически отсутствуют проблемы политического плана.
Наконец, шестая особенность определяется вполне реальной перспективой полного переформатирования трансатлантических отношений, что прямо следует из комментариев канцлера ФРГ А. Меркель итогов состоявшегося в конце мая 2017 г. на Сицилии саммита G-7.
Все эти особенности нынешнего этапа геополитической игры предопределяют взаимную заинтересованность в развитии всесторонних китайско-европейских отношений.
Однако в последнее время обострился вопрос: что такое современная “Европа”. Есть ли у неё будущее во главе с Германией, или последняя будет вынуждена (вопреки собственным предпочтениям) определиться в качестве полностью самостоятельного игрока? При том что, повторим, европейский континент, видимо, уже никогда не будет находиться в центре мировой игры при любом сценарии её развития. В случае самого неблагоприятного сценария Европа поменяется с Азией теми ролями, которые эти континенты играли во Второй мировой войне.
Тем не менее вопрос о будущем “Европы” остаётся в числе приоритетов китайской внешней политики. В том числе потому, что ЕС сегодня разделяет с США первую-вторую строчку среди внешнеэкономических партнёров Китая.
В последние годы китайско-европейская торговля находится на уровне 600 млрд долл. Пока резко отстаёт сфера взаимных инвестиций, которая является одной из главных тем двусторонних (трудно протекающих) переговоров последних лет. Европейцы обвиняют китайских партнёров и в демпинговании цен на поставляемую продукцию, что служит предлогом для отказа в предоставлении КНР “статуса рыночной экономики” (Market Economy Status, MES).
Собственно, последний визит в Европу премьер-министра КНР Ли Кэцяна (с заявленной целью участия в упомянутом выше двустороннем форуме на высшем уровне в Брюсселе) и был посвящён укреплению политических связей с ЕС, а также решению проблем в сфере экономической кооперации.
При этом вполне естественным выглядело предварительное посещение китайским премьером Берлина, где прошли его переговоры с канцлером А. Меркель, ибо лидерская роль ФРГ в ЕС проявляется и в отношениях с КНР.
По итогам 2016 г. Китай впервые вышел на первое место в списке торговых партнёров Германии, потеснив с этого места США (которые пропустили вперёд и Францию). Объём германо-китайской торговли в прошлом году достиг 180 млрд долл., что составляет 30% от торговли КНР со всеми странами ЕС.
Судя по всему, в Берлине и Брюсселе премьер Ли погрузился во вполне благоприятную атмосферу. Ещё в феврале с. г. вице-канцлер ФРГ Зигмар Габриэль, имея в виду тенденцию к протекционизму новой американской администрации, заявил, что ЕС должен усилить тенденцию к расширению экономических связей с КНР.
На переговорах в обеих европейских столицах затрагивалась одна из ключевых проблем китайско-европейских отношений, которая связана с (якобы) занижением реальной цены экспортируемых Китаем товаров. Используя собственное законодательство, европейские страны до сих пор вводят на них пошлины, соответствующие “правильной” оценке стоимости ввозимых китайских товаров. А. Меркель и руководство ЕС обещали китайскому премьеру “рассмотреть вопрос” об устранении подобной практики.
Необходимо, однако, отметить, что реальной причиной этой практики являются опасения о возможном ущербе европейской экономике в случае беспошлинного доступа китайских товаров на рынки ЕС. Отметим, что уже сегодня дефицит в торговле ЕС с КНР составляет 200 млрд долл., то есть треть от общего объёма.
Поэтому остаётся неясным, сколь весомым для европейцев окажется фактор “геополитической целесообразности” в процессе реализации заявлений о стремлении к расширению экономических связей с КНР. Не перевесит ли его фактор “экономической целесообразности” (что и наблюдалось в последние годы)?
Ясно одно: устранения проблем в нынешнем формате экономических связей можно добиться только при взаимном движении КНР и ЕС навстречу друг к другу.
Об успехе же этого движения можно будет судить по тому, как будут продвигаться переговоры на темы: устранения “дискриминации” в отношении импортируемых европейцами китайских товаров, создания благоприятных условий для взаимного инвестирования и, в конце концов, заключения соглашения о свободной торговле.
В ходе визита высокий китайский гость коснулся вопроса о том, что такое современная “Европа”. По обозначенным выше причинам (и в связи с конкретным поводом, каковым стал Brexit) руководством КНР в последнее время постоянно подчёркивается желательность сохранения единства ЕС. Эта позиция была подтверждена китайским премьер-министром во время его выступления в Брюсселе.
Свидетельством китайско-европейского сближения должна была стать негативная оценка обеими сторонами заявления Д. Трампа о выводе США из парижского “Соглашения по климату”. Здесь, однако, представляется уместным сделать некоторые комментарии.
Для КНР проблема влияния человеческой деятельности на окружающую среду носит вполне реальный (уже почти катастрофический) характер. Само возникновение указанной проблемы стало одним из самых негативных (и неизбежных) следствий стратегии ускоренного экономического развития Китая последних десятилетий.
Для европейцев же “борьба с климатическими изменениями”, наряду с темой защиты разнообразных “прав” (женщин, детей, сексуальных меньшинств) является элементом специфического “символа веры”, который они пытаются навязать другим странам.
Тем не менее, для Китая могут представить интерес европейские технологические достижения в области очистки промышленных выбросов в атмосферу. Именно эти вопросы не в последнюю очередь, видимо, подразумевались, когда премьер Ли говорил об “инновационном характере” нового этапа развития отношений с ведущими странами ЕС.
Впрочем, нельзя исключать, что (с учётом фактора затрат на внедрение в масштабах китайской экономики) интерес к этим технологиям в КНР будет носить в основном академический характер.
Последнее даёт повод коснуться внутрикитайского контекста визита в Европу премьер-министра КНР. Речь идёт о принятом на рубеже 2015-2016 гг. курсе на радикальные изменения всего экономического организма страны.
Сегодня невозможно спрогнозировать, к чему приведёт практическая реализация в КНР разговоров о перестройке китайской экономики в соответствие с концепцией “Индустрия 4.0”, позаимствованной в той же “Европе”. Несомненно одно: такой переход будет носить болезненный и опасный для внутренней стабильности характер.
Таким образом, масштабы и характер дальнейшего развития китайско-европейских отношений будет определяться комплексом факторов как внутреннего, так и внешнего плана для каждого из участников намечающегося тандема “КНР-ЕС”. А все эти факторы сами по себе находятся в состоянии высокой динамики.
Владимир Терехов, эксперт по проблемам Азиатско-Тихоокеанского региона, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».