С чем столкнется новый президент РК?

Отвлекаясь от текущих дел и находясь в преддверии нового года, автор задумался о том, что ждет Республику Корея после Пак Кын Хе. Дело в том, что кто бы ни пришел к власти, и в каком раскладе это бы не случилось, что Пан Ги Мун, что Мун Чжэ Ин, что Ан Чхоль Су, перед ним будет стоять комплекс достаточно сложных вызовов, ответ на которые будет очень тяжелым потому, что некоторые из этих проблем неизбежны и неотвратимы.

Главная проблема – демографическая. Коэффициент фертильности падает, корейское население стареет. По прогнозам Национального статистического управления РК, опубликованным 12 декабря 2016 г., в прошлом году население страны составило 51 млн 10 тыс. человек, причем на 100 человек населения трудоспособного возраста приходилось 36,2 человека недееспособного детского возраста и пожилых людей. Между тем если раньше, при распространенной традиционной семье, родителей содержали старшие дети, теперь эта обязанность перекладывается на плечи государства. По данным опросов, сегодня на шее у детей сидит только 10% лиц старше 60 лет, зато 49,7 % продолжают работать, так как пенсионная система РК далека от совершенства и нормально «кормит» только госслужащих.

Развернуть процесс старения нации будет крайне тяжело, ибо он идет повсеместно в цивилизованных странах, и, следовательно, всех ждет целая серия трудностей.

Первая трудность заключается в том, что большое количество постепенно выходящих на пенсию надо этой пенсией обеспечить. При этом речь идет о стандартах жизни, характерных для Европы, а не для Юго-Восточной Азии.

Но увеличение социальных расходов – вещь весьма затратная. Более того, когда власть начинает строить социальное государство, она «не может останавливаться». Снижение пенсий или отмена льгот немедленно влекут за собой очень сильные социальные протесты, так как пенсионеры являются достаточно социально активным слоем, и удар по их интересам может довольно быстро привести к проявлениям массового недовольства.

Вторая трудность связана с безработицей, порожденной в основном избытком лиц с высшим образованием, наличие которого – традиционный знак престижа (особенно если речь идет о гуманитарии). Между тем в 2016 г. количество людей, имеющих высшее образование, превысило число выпускников школы старшей ступени и составило 38%. Культ высшего образования приводит к переизбытку специалистов с таковым, при том что обладатель университетского диплома принципиально не пойдет работать токарем на завод. Это будет восприниматься как вопиющее падение социального статуса. При этом безработная и образованная молодежь – не меньшее, чем пенсионеры, – традиционное топливо для социальных протестов.

Значит, что-то придется делать с системой образования, которая была рассчитана под гораздо большее количество студентов. Теоретически надо сокращать количество вузов и резать специальности, которые имеют низкую конкурентоспособность. Однако большая часть вузов в РК частные, и к этому добавляются давние традиции самоуправления, с одной стороны, и репутация «цитадели оппозиции» – с другой. Поэтому каковы бы ни были мотивы сокращений в этой сфере, это будет воспринято не как административная, а как исключительно политически ангажированная мера: власть пытается ликвидировать гуманитарную интеллигенцию.

Кстати, «предыдущая власть» пробовала решить этот вопрос определенной перестройкой системы образования, но урезание гуманитарных специальностей и попытки готовить в университетских стенах «токарей с дипломом» оказались одной из весомых причин, по которым как преподаватели, так и рядовые студенты обратили свой гнев на правительство Пак Кын Хе.

Обратная сторона той же медали – недостаток рабочих рук, особенно если речь идет о грязной, опасной или низкоквалифицированной работе. В принципе, эти ниши на рынке и так пытаются затыкать мигрантами, главным образом из Юго-Восточной и отчасти из Южной Азии, но по мере увеличения проблем доля мигрантов тоже будет увеличиваться.

Но это, в свою очередь, может привести к тому, что Республика Корея перестанет быть (она уже перестает) монокультурной страной, и там могут появиться новые проблемы «межкультурной коммуникации», и в результате возможна актуализация новой политической повестки. Пока тему «исламской угрозы» и наступления мигрантов на культурные ценности раскручивают только представители маргинальной Протестантской Либеральной партии. Однако если доля мигрантов будет увеличиваться и у государства будет возникать больше проблем с контролем над ними, реакция на эту ситуацию тоже будет расти.

Третья трудность связана с тем, что демографические проблемы могут быть рассмотрены и с точки зрения «теории поколений» как мобилизационного потенциала нации. Часть корейских экспертов в разговоре с автором уже задавалась вопросом, насколько «поколение единственных детей», выросшее в обстановке избыточного внимания и излишней заботы и во многом оторвавшееся от традиционной конфуцианской/коллективистской культуры, сможет пойти на тот же уровень самопожертвования, если страна вновь столкнется с аналогом кризиса 1997 года.

Важно отметить и то, что поколение политиков тоже сменилось. Возможно, в этом была одна из ключевых ошибок Пак Кын Хе, которая полагала, что бюрократическая машина до сих пор живет по законам времени правления ее отца. Однако современный политик не может просто наплевать на общественное мнение и за счет личной харизмы или административных мер продавить свое видение ситуации так, как в свое время делал Пак Чжон Хи. Собственно, и тому приходилось для этого менять конституцию, вводить военное положение и фактически осуществлять верхушечный переворот, для которого у нынешнего президента в условиях политической системы Шестой республики нет ни сил, ни возможностей. Вздумай нынешний политический лидер ввести военное положение или выбить из конституции усиление своих полномочий, он столкнется с таким уровнем массовых протестов всех слоев общества, что многотысячные демонстрации в Сеуле осенью 2016 года покажутся детскими гуляниями.

В общем, политик, способный сказать, что в его правление массы ждут только пот и слезы, пролитые ради лучшего будущего, вряд ли возникнет на южнокорейском политическом горизонте.

Сокращение численности молодежи и старение населения накладывает отпечаток и на военно-политическую повестку. Общество становится более чувствительным к человеческим потерям вообще, и смерть детей или молодежи воспринимается как нечто недопустимое. Трагедия парома «Севоль» была хорошим звонком, но можно обратить внимание на то, насколько теоретически боеспособной может быть южнокорейская армия, состоящая из единственных сыновей, пребывающих в информационной среде высокой прозрачности («здравствуй, мама, посылаю тебе свое селфи из горящего танка»). Военный конфликт, при котором количество потерь будет высоким, очень больно ударит по обществу и вызовет не столько протест, сколько превентивные действия, направленные на то, чтобы такой конфликт по возможности не случился.

Естественно, что разработка эффективной демографической политики может дать результат только через некоторое время. Кроме того, если решать ее через аналог материнского капитала или материнской ипотеки, это требует серьезных затрат госбюджета.

Затем идет блок экономических проблем, которые уже сейчас начинают трясти экономику Южной Кореи. Кризис в судостроительной отрасли, следствием которого стало банкротство компании «Ханчжин», периодические скандалы, связанные с массовым браком и отзывом целых серий техники, будь то машины или взрывающие смартфоны. Даже СМИ РК вынуждено отмечают, что «в 2016 г. Республика Корея столкнулась с целой серией внешних и внутренних неблагоприятных факторов, среди которых смена власти и повышение учётной ставки в США, замедление китайской экономики, сокращение экспорта и замедление потребительской активности, рост задолженности домохозяйств и даже импичмент президенту». В связи с этим 13 декабря 2016 г. Азиатский банк развития понизил прогноз роста южнокорейской экономики, а рейтинговое агентство Moody’s отметило, что сложившаяся политическая ситуация в стране негативно повлияет на кредитный рейтинг.

В целом экономическим проблемам, которые стоят перед новым президентом РК, можно посвятить отдельный материал, поэтому я коротко перечислю самые важные, не связанные напрямую с демографическими трудностями, о которых мы уже говорили.

Во-первых, экономике требуется серьезная структурная перестройка. Хотя система пожизненного найма формально ликвидирована, после кризиса 1997 года «дечеболизации», которую требовал МВФ, так и не произошло. Между тем, система пожизненного найма ведет к ситуации, когда безработная молодежь не может занять места пожилых сотрудников, которые честно их «высидели».

Пак Кын Хе пыталась решить эту проблему за счет перевода работников на временные контракты и введение KPI, но натолкнулась на сопротивление как бюрократии, которая уже не могла просто протирать штаны в офисе, так и профсоюзов – работник на временном контракте получает меньше, не имеет льгот, а неразработанные стандарты эффективности позволяют под этим предлогом увольнять неугодных.

При этом, возможность государства напрямую влиять на крупный бизнес, видимо, будет снижена, даже если Ассоциация корейских промышленников, которую хочет расформировать оппозиция как «символ порочного союза власти и капитала», останется жить.

Во-вторых, налицо сокращение спроса на товары, которые производит РК. Здесь несколько причин, одна из которых – Китай, использующий похожую модель экономического роста и наступающий Южной Корее на пятки благодаря более низкой цене продукции, связанной с более дешевой рабочей силой.

Да, Южная Корея пытается решать эту проблему за счет расширения рынков сбыта, однако Китай делает то же самое, а страны, куда РК и КНР поставляют похожие товары, обычно одни и те же. А в последнее время к этому добавилась торговая война между Китаем и РК, инициированная Пекином в ответ на размещение THAAD.

В-третьих, посмотрим, где на это все брать деньги. Возможности для развития южнокорейской экономики и ее интенсификации достаточно ограничены, потому что экономические инициативы последних лет («динамичная Корея», «креативная Корея», «низкоуглеродная экономика зеленого роста») превращались в помпезные проекта, за которыми не стоит ничего, кроме набора общих слов и распила государственных денег окружением первого лица, как это было при Ли Мён Баке. Залезать в карман к международным финансово-кредитным организациям не хочется хотя бы потому, что жива память о событиях «эры МВФ», когда подобные кредиты давались на чрезвычайно жестких условиях, требовавших существенных изменений внутриполитической повестки. Повышение налогов тем более упирается в неприятности. Налоги с юридических лиц и так достаточно высоки, а попытки повысить налоги с физических чреваты массовыми протестами.

Третий блок проблем – внешнеполитический. Здесь автор отмечает три частично связанных между собой вопроса. Во-первых, это развитие северокорейской ракетно-ядерной программы, на которое Республика Корея должна дать ответ, и он обязан выглядеть адекватным в глазах общественного мнения. При этом, в условиях поляризации общества по северокорейскому вопросу, что возвращение к диалогу, что курс на раскачивание лодки и повышение конфронтации не будут адекватно восприняты какой-то частью южнокорейского общества, ибо и «солнечная политика» Ким Дэ Чжуна – Но Му Хёна, и курс на смену режима, принятый при Ли Мён Баке, и в последние годы правления Пак Кын Хе показали свою неуспешность и дискредитированы в глазах публики.

Сейчас Южная Корея анонсировала несколько амбициозных проектов в рамках региональной гонки вооружений, однако асимметричный ответ КНДР все равно получается дешевле, а вероятность его нейтрализации остается неабсолютной.

Вторая проблема – это растущее американо-китайское противостояние, где РК оказывается между двух огней. С одной стороны, — традиционный союзник Соединенные Штаты, с другой – Китай, являющийся ведущим торговым партнером и обладающий достаточными рычагами влияния для того, чтобы создать Сеулу дополнительные проблемы в случае, если крен в сторону США будет продолжаться. Если тренд на противостояние будет сохраняться, а точнее, по-прежнему расти, Корее придется определяться, с кем она. При этом нейтральной РК быть не может не только из-за договора о взаимной обороне 1954 г., но и потому, что размещение на корейской территории элементов американской ПРО THAAD делает эти объекты законной целью в случае конфликта.

Третья проблема – вероятность того, что в американской политике возобладает курс на изоляционизм. Дело в том, что это не значит, что противостояние с Китаем ослабнет. Скорее означает, что РК должна будет выкручиваться как-нибудь сама. Здесь есть два варианта развития событий, каждый сам по себе неприятный.

Первый вариант – если обещания Трампа заставить Сеул полностью платить за размещение американских войск станут реальностью, это проделает в южнокорейском бюджете еще одну дополнительную дыру, отягощающую описанные выше экономические проблемы.

Второй вариант – Сеул не тратит дополнительные деньги, вследствие чего американская инфраструктура на Корейском полуострове максимально сворачивается, и в перспективе это означает долгожданную передачу командования в военное время от американских генералов к собственно южнокорейским.

Казалось бы, это хороший знак, потому что вплоть до сегодняшнего дня, ситуация, когда южнокорейской армией (пусть и в случае войны) командуют американские генералы, воспринималась как анахронизм или признак неоколониализма. Однако нынешнее поколение военных руководителей РК существенно уступает американским генералам в компетентности, но превосходит их в ангажированности. Молодые майоры, которые при Ли Мён Баке рассуждали о том, что «если политики не будут нам мешать, мы уничтожим Северную Корею за девяносто часов», к этому времени дорастут до полковников и генералов, что повышает вероятность военного конфликта на Корейском полуострове, инициированного южанами в надежде на то, что «вот-вот разваливающийся Север» наконец-то можно будет уничтожить одним мощным пинком; а если что-то пойдет не так, всегда можно попросить о помощи Америку. О последствиях такого решения, как внутрикорейских, так и региональных, можно только заранее сожалеть.

Наконец, у нас есть блок внутриполитических проблем, где тоже можно выделить три элемента. Первый связан с запросом на сокращение полномочий президента вплоть до возможных серьезных изменений в конституции, при которых Шестую республику сменит Седьмая, где руководителем страны может оказаться премьер либо президент, избранный парламентом. Такая модель, с одной стороны, более демократична, с другой – требует больше времени на согласование и обеспечение политического консенсуса, а это значит, что серьезные и прорывные решения с большей вероятностью будут в ней тормозиться.

Второй связан с тем, что такой корейский национальный спорт, как фракционная борьба, никуда не денется. Это означает и необходимость «кадровой расчистки мест» с неизбежным выбором между умными и верными, и высокую вероятность саботирования инициатив как политической оппозицией, так и соперниками внутри собственной партии.

Кроме того, логика фракционной борьбы потребует от нового президента «не вести себя как Пак Кын Хе». А это, в том числе, означает неиспользование тех методов, которые либо использовались в ее правление, либо ассоциируются массовым сознанием с правлением ее отца.

Впрочем, «судьба Пак Кын Хе» может быть выделена в отдельный, третий фактор вне зависимости от того, какое решение примет Конституционный суд. Успешное отстранение главы государства от власти в ходе конституционной процедуры — это не только демонстрация наличия в Корее демократических механизмов и гражданского общества, но и прецедент, которым оппозиция может угрожать власти при наличии подходящего повода. А как показал скандал вокруг Пак Кын Хе, если для недовольства первым лицом есть серьезные причины, повод рано или поздно найдется и раздувается скандал довольно легко.

Подводя итоги. Новый президент окажется в очень серьезной кризисной ситуации. Ему придется решать множество серьезных проблем, затрагивающих интересы общества и не имеющих адекватного хорошего решения, которое бы устроило всех. При этом наученное уроком импичмента Пак Кын Хе, южнокорейское общество будет весьма болезненно реагировать на некоторые «непопулярные меры».

Заметим также, что некоторые из этих проблем вполне были видны и при «предыдущей администрации». Пак Кын Хе пробовала их решать, но ее методы частично были недостаточно продуманы, частично попали под огонь политически ангажированной критики и справа, и слева, и потому не были реализованы в том виде, в каком планировалось. Более того, именно эти действия внесли существенный вклад в то, что народные массы потеряли уважение к президенту, вышли на улицы и добились ее импичмента.

Все это ставит будущего руководителя страны перед довольно неприятным выбором. Или начать спасать ситуацию, но при этом пойти на крайне непопулярные меры, попытка использования которых во многом стоила своего поста его предшественнице, или пойти по пути популиста, усугубляя кризис и перекладывая его последствия на своего преемника. Учитывая особенности фракционной борьбы и личностные характеристики наиболее вероятных претендентов, второй вариант может оказаться предпочтительнее, но возникает вопрос – не ударит ли кризис ранее, и не станет ли РК «восточноазиатской Грецией»? В современном мире события часто развиваются быстрее, чем предполагают политики и аналитики.

Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».