Напомним, что Кэсонский технопарк работал более 10 лет, являясь самым крупным проектом межкорейского экономического взаимодействия – 124 компании малого и среднего бизнеса РК, на производствах которых заняты 53 тысячи рабочих из КНДР. Главной выгодой для южан является дешевая рабочая сила – зарплата гастарбайтера из Юго-Восточной Азии, который работает на подобной текстильной фабрике в Сеуле, примерно в 10 раз выше, чем у северокорейца в Кэсоне.
Для понимания истории вопроса сделаем некоторый экскурс: в августе 2000 года южнокорейская корпорация Хёндэ Асан и власти КНДР подписали соглашение о развитии промышленной зоны. Было это еще при условно левых, когда южнокорейские корпорации пытались служить своего рода «второй дорожкой» в рамках политики солнечного тепла. В июне 2003 года начались строительные работы, а в декабре 2004 г. комплекс начал выдавать первые образцы продукции.
К январю 2007 года совокупный доход от комплекса достиг 100 млн долларов, после чего среди «экспертов» откуда-то распространилось предположение, что именно Кэсонский комплекс является важнейшим поставщиком валюты, витальным для существования северокорейского режима. На самом деле это даже тогда было не совсем так, – северокорейские «отходники» в Китай и Россию, а также доходы от продажи в Китай полезных ископаемых давали существенно больше. Однако фраза про «main cash cow» исправно кочевала из одного аналитического обзора в другой.
Не менее распространено было и представление о том, что промышленный комплекс является изначально убыточным проектом, который южнокорейская сторона поддерживает исключительно ради демонстрации эффективного «межкорейского» сотрудничества.
С приходом к власти консерваторов, общее охлаждение межкорейских отношений затронуло проект и в марте 2008 г. Север потребовал, чтобы комплекс покинули представители южнокорейских властей – одиннадцать чиновников были вынуждены это сделать. В июне 2009 г. Северная Корея потребовала 500 миллионов долларов за использование земли, а также того, чтобы месячная зарплата работников составляла 300 долларов (на уровне низкооплачиваемо
В мае 2010 года, на фоне ситуации вокруг потопления корвета Чхонан, санкции затронули комплекс уже с южной стороны. В частности, были запрещены любые попытки инвестирования в комплекс и расширения его инфраструктуры.
В 2013 году, во время очередного обострения, связанного с предыдущим северокорейским ядерным испытанием, и в ответ на тогдашние попытки «ужучить» Север экономически, КНДР начала «хлопать дверью» и вывела из комплекса весь персонал, после чего ряд экспертов поторопился поставить на проекте крест. Кризис длился с апреля по сентябрь 2013 года, после чего комплекс возобновил свою работу в нормальном режиме. Тем не менее, по итогам декабря 2013 года, выпуск продукции на предприятиях этого промышленного парка достиг 352,9 млн долларов, что чуть ниже уровня соответствующего периода предыдущего года, когда этот показатель составлял 364,2 млн долларов.
Затем, однако, периодически в его работе попадались трудности, которые, как правило, проходили по ряду более или менее рабочих моментов: в 2014 году то выяснялось, что южане оплачивают сверхурочные не деньгами, а дешевым печеньем, то Пхеньян требовал
В 2015 г. некоторый кризис был, когда КНДР в одностороннем порядке увеличила минимальную зарплату работников с 70,35 до 74 долларов в месяц (на 5,18%). Копейки, но власти РК грудью встали против повышения, причем и в этот, и в прошлые разы в южнокорейской прессе это подавалось следующим образом: северяне пытаются погубить этот ценный объект межкорейского диалога, но мы не дадим его в обиду и защитим интересы наших бизнесменов. И даже если сами бизнесмены демонстрировали готовность идти на северокорейские условия, власти требовали от них несгибаемости. Обе стороны играли мускулами, но в итоге договорились о пятипроцентном повышении.
И вот, в феврале 2016 года, уже южнокорейская сторона приостановила работу комплекса. Речь даже не о том, насколько южнокорейские власти на 180 градусов изменили свою риторику, сколько о том, что, с точки зрения развития межкорейских отношений, ими, на взгляд автора, была совершена довольно грубая ошибка. Во-первых, они еще раз показали приверженность принципиально контрпродуктивно
Во-вторых, с точки зрения инвестиций, подобные действия демонстрируют, что внезапно нарушать договоренности и приносить экономические интересы в жертву политической конъюнктуре, могут не только северяне, но и южане. Более того, выходит, что решение о прекращении работы комплекса принималось исключительно в политической парадигме и под лозунгом «ничего серьезного мы придумать не можем, но должны же мы еще что-то сделать, чтобы не выглядеть слабаками!».
В-третьих, в отношениях власти со средним и мелким бизнесом образовалась дополнительная трещина. Неслучайно это решение уже было по-разному встречено представителями различных политических партий. Если лидер правящей партии Сэнури Ким Му Сон оценил прекращение работы комплекса как необходимое решение правительства и отметил необходимость ввести более жёсткие и эффективные санкции в отношении Пхеньяна, лидер парламентской фракции оппозиционной Демократической партии Тобуро Ли Чжон Голь выразил критическое отношение к прекращению работы, отмечая, что Кэсонский индустриальный комплекс служит связующим мостом к воссоединению нации, и, вообще, промзона приносит больше выгоды не КНДР, а отечественным компаниям. Поэтому закрытие комплекса не является инструментом антисеверокорейс
В-четвертых, Северную Корею остановка проекта не уязвит, зато Юг потеряет очень выгодную и полезную площадку. Решающего перекрывания кислорода северокорейскому режиму все равно не случится. Зато РК снижает возможности использования в межкорейских отношениях экономических рычагов (внедряясь на северокорейские рынки, привязывая Север к экономически более развитому Югу, и создавая прослойку людей, которые были бы экономически заинтересованы в развитии межкорейских отношений) и фактически сдает эти площадки Китаю, укрепляющему т.о. статус главного торгового партнера КНДР. Повторяется ситуация 2010 года, когда благодаря санкциям, все площадки, на которых можно было бы осуществлять межкорейское сотрудничество, оказались заняты китайскими бизнесменами.
Так, автору хочется надеяться, что по аналогии с ситуацией 2013 года комплекс в конечном итоге заработает, оставаясь доказательством того, что северяне и южане могут работать вместе, а экономическая выгода всё-таки окажется сильнее политической конъюнктуры.
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
