EN|FR|RU
Социальные сети:

Насколько стоит доверять «процессу доверия»?

Константин Асмолов, 14 декабря

35345222В межкорейских играх новый модный термин — «Синре просес», или, если перевести с корейско-английского, процесс доверия, означающий политику, сменившую конфронтационный курс экс-президента Ли Мен Бака. Сменившая его Пак Кын Хе, выдвинувшая данный лозунг, считает восстановление доверия между двумя корейскими государствами одной из пяти приоритетных целей своего правления.

Предполагается, что для нормализации межкорейских отношений и подготовки будущего объединения два корейских государства шаг за шагом будут осуществлять меры, которые должны восстановить доверие, а возникшее доверие поможет организации и расширению сотрудничества во многих областях, начиная с экономики.

Для современной ситуации укрепление доверия действительно важно, в первую очередь, с точки зрения преодоления подозрений и заблуждений, каковые могут стать причиной «случайной войны». Мы не раз об этом писали, затрагивая тему иррациональных факторов. Доверие — это то, что делает переговоры возможными, потому что без него в любой, даже самой искренней, попытке установить контакт или добиться консенсуса будут искать скрытый смысл и подвох. А когда не найдут, решат, что это особо хитрый план, который безусловно нужно отвергнуть.

Теория «мер укрепления доверия» развита достаточно хорошо, и автору хочется привести ее основные постулаты хотя бы для того, чтобы аудитория могла оценить последующее соотношение слов и дел:

  • ​ Установление доверия — это не игра с нулевой суммой, а процесс, в котором выигрывают обе стороны.
  • Региональные нормы и особенности должны учитываться.
  • Доверие создает не столько новые институты, сколько фундаменты для их работы и блоки, способные предотвратить распад взаимоотношений. Процесс при этом часто бывает важнее, чем итоговый результат.
  • Цели должны быть точно и ясно определены и отличаться реалистичным и прагматичным подходом. Долгосрочная программа может быть претворена в жизнь только при неизменном политическом курсе в течение длительного времени.

Соответственно, конкретные методы установления доверия, построенные на влиянии на выбор партнера строятся на:

  • Развитии чувства общности, понимания того, что безопасность есть наше общее дело – через построение взаимопонимания и признания за каждым своих интересов и права на их осуществление;
  • Ориентацией на то, что произойдет после следующего шага – через всестороннее развитие мер укрепления доверия и системы постоянных контактов, поддерживающих диалог;
  • Фокус на то, что реально достижимо, затем — постепенное расширение масштаба достигаемых результатов – через построение работающих механизмов сотрудничества как «вырабатывания привычки к совместным действиям от простого к сложному и от меньшего к большему».

Однако надо отметить, что восстановление доверия – процесс более сложный, чем кажется. Во-первых, образ врага легко пускает корни. Во-вторых, психологически очень трудно положить свое оружие на землю, не имея четких гарантий того, что противник не воспользуется твоим прекраснодушием. В-третьих, срабатывает фактор обманутых ожиданий, связанный с представлением о том, что восстановление доверия – процесс такой же быстрый, как его утрата. Плюс – характерная привычка как северных, так и южных корейцев принимать уступки за слабость и немедленно начинать увеличивать давление, рискуя перегнуть палку и добиться обратного эффекта.

Итак, установление доверия требует действий от обеих сторон. Ради установления взаимного доверия каждая сторона должна от чего-то отказаться и чем-то пожертвовать. Это должна быть не «пустая позиция» (заранее включенная в процесс торговли для того, чтобы потом ее сбросить) и не заведомый блеф, а нечто, что действительно способно убедить другую сторону в искренности намерений. И если мы посмотрим под данным углом зрения на межкорейскую ситуацию, то увидим, что разговоры о необходимости искренности касаются исключительно Севера. Это он должен меняться, это он должен идти на уступки, причем желательно совершая необратимые действия.

В разговорах с южнокорейскими коллегами я неоднократно задавал вопрос: «На что вы готовы пойти, чтобы завоевать доверие, чем пожертвовать?» Адекватного ответа, как правило, нет. А между тем Юг может сделать довольно много хотя бы для первого шага. Я не говорю об отмене антисеверокорейских санкций 24 мая 2010 года, потому что для этого требуется серьезный повод наподобие обнаружения доказательств, после которых выяснится, что Северная Корея не была причастна к потоплению корвета «Чхонан». Но давайте обратим внимание на то, что сорвало последнюю по времени попытку установления диалога на высоком уровне.

В последний день Азиатских игр 4 октября 2014 г. на Юг приехала северокорейская делегация, в состав которой, в частности, входило третье или четвертое лицо в северокорейской иерархии. Такой визит был очень большим потенциальным шагом вперед с целью достижения консенсуса. При этом северяне не выдвигали каких-либо условий, которые могли быть расценены, как унизительные. Не было, например, требований немедленно вывести из страны американские войска или разорвать военное сотрудничество, с которыми Пхеньян выступает в период обострений или в ответ на требования Сеула о немедленной денуклеаризации. Делегаты лишь просили Сеул решить проблему с листовками, которая на самом деле решается легко. В ситуациях, когда это было нужно, или когда руководство РК действительно боялось, что в ответ на запуски воздушных шаров Пхеньян даст вооруженный ответ. «Гражданских активистов» не пускали в закрытые зоны, откуда они обычно производили запуск листовок, особо одиозных личностей пытались даже преследовать по закону, благо для этого есть вполне легальное основание.

Но нет, внезапно выяснилось, что Южная Корея – свободная страна, и власти не могут взять и запретить запускать листовки. В результате, хотя акция была частично сорвана местными жителями, не пожелавшими быть заложниками в чужих политических играх, многообещающая попытка диалога сорвалась.

Другой момент – это прошедшие осенью 2014 г. маневры «Хогук». О том, что маневры являются репетицией полномасштабной войны с Северной Кореей, было сказано открыто. И хотя масштаб маневров был будто бы обусловлен ответом на аналогичную северокорейскую активность, достаточно посмотреть новостные ленты, чтобы убедиться в том, что никаких крупномасштабных маневров в недавнее время Северная Корея не проводила. Судя по периодическим утечкам из Минобороны РК, захват Пхеньяна на ежегодных маневрах отрабатывают с 2012 года. При этом в маневрах участвуют корабли и самолеты, способные нести ЯО. Варианты его использования также отрабатываются в ходе учений. И если, как некоторые западники, использовать термин «ядерный шантаж», то к данным учениям РК он тоже применим.

Вообще, если сравнить военную активность двух Корей, то по количеству военных учений в год (включая те, которые разворачиваются в районе границы между этими странами и всякий раз воспринимаются Севером как возможное вторжение) Юг существенно опережает Север. Помимо этого РК закупает новые вооружения, включая минные разградители и авиабомбы для поражения глубоких бункеров. Такие виды вооружения явно не предназначены для оборонительной войны.

Некоторое сокращение масштабов основных военных учений в августе 2013 и в феврале-марте 2014 г. заслуживает внимания, но в целом военная активность союзников вызвала неодобрительную реакцию со стороны окружающих стран. «Мы уже неоднократно указывали на то, что наращивание в Северо-Восточной Азии военной активности, далеко выходящей за рамки существующих угроз, не только не способствует оздоровлению обстановки, но и чревато серьезными последствиями для мира и стабильности в регионе», — говорится в официальном заявлении МИД России. Ранее и Китай неоднократно выступал с заявлениями, призывая Юг и Север к сдержанности, а Сеул и Вашингтон — к снижению демонстрации «военных мускулов» в регионе.

Затем можно отметить то, как РК и Соединенные Штаты требуют от Севера «реальных шагов к денуклеаризации», но при этом отказываются конкретизировать эти шаги. «Они сами знают, что должны делать». На это накладывается максимально расширительное толкование санкций, целью которого является лишение КНДР доступа к иностранной валюте. Для укрепления международной изоляции страны используется и вопрос о правах человека. И здесь нельзя не отметить то, как ретиво Сеул поддерживает идею передачи в Международный уголовный суд надуманного и тенденциозного доклада, который мы не раз разбирали (далее идет ссылка на статью Асмолова Новый шаг в дискредитации правозащитной деятельности).

Конечно, откровенного раздувания напряженности сегодня нет — есть довольно противоречивый процесс, в котором с каждой стороны есть и желающие обострения ситуации, и те, кто хотел бы межкорейского сближения. Но пока и процесс установления доверия выглядит как игра в одни ворота. Сеул ждет от Пхеньяна каких-то действий, но при этом, когда Пхеньян предпринимает их, объявляется, что это не искренность, а дипломатическая игра, призванная ввести Сеул в заблуждение. С начала 2014 г. только министр объединения РК Ю Гиль Чжэ минимум 13 раз заявлял, что «мы не верим северокорейским предложениям и обещаниям».

При этом официальный Сеул если и пытается двигаться навстречу, то делает это довольно медленно, не желая ликвидировать те раздражители, которые вызывают резкую негативную реакцию Пхеньяна и торпедируют возможный процесс переговоров.

Можно отметить и то, что «процесс доверия» пока еще не является разработанной дорожной картой. Скорее это — набор недостаточно проработанных лозунгов, а развернутых рекомендаций о том, как именно надо строить доверие и в чем оно заключается, нет.

Нет, например, понимания того, какие межкорейские документы должны быть основой сотрудничества. РК упирает на Соглашение 1991 г., но при этом игнорируются и документы более раннего (1972), и более позднего (2000 и 2007) времени, хотя теоретически итоги саммитов руководства Севера и Юга как минимум не были дезавуированы южнокорейской стороной. КНДР же советует выполнить предыдущие двусторонние договоренности, включая соглашение, подписанное в 2000 г., а также предпринять шаги, направленные на снижение военной напряженности.

Конечно, мы понимаем, что одно дело – говорить о необходимости доверия, и совсем другое – действительно что-то делать в этом направлении. Лишний раз нам стоит напомнить, что при всем желании запустить работающую систему межкорейского взаимодействия, Пак Кын Хе не полностью самостоятельна как во внешней, так и во внутренней политике. Южная Корея является союзником США и зачастую голосует так, как этого требует «сюзерен», присоединяясь к другим представителям одного с ним лагеря. В этом контексте межкорейское доверие противоречит планам тех, кто хотел бы видеть КНДР плотно сидящей в нише «угрозы миру», которая оправдывает соответствующую активность США и их сателлитов.

При этом Пак Кын Хе недостаточно прочно сидит в кресле президента, чтобы проводить настолько радикальные и решительные меры, не рискуя «раскачивать лодку». Президент вынуждена учитывать свое неустойчивое положение между левыми и правыми. Для одних она недостаточно жестка, а для других, — дочь диктатора Пак Чжон Хи, который в умах левых прочно занимает нишу аналога Сталина.

А потому, мы, с одной стороны, должны приветствовать попытки растопить лед недоверия, но с другой, отделять заявления от реальных шагов и по возможности подталкивать ситуацию так, чтобы обе стороны двигались навстречу друг другу во имя снижения региональной напряженности.

Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для Интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».