Между тем, Австралия – далеко не последний участник глобального политического действа. Сегодня эту страну относят к игрокам промежуточной значимости. Хотя заметным образом она проявила себя ещё сто лет назад в ходе Первой мировой войны. В частности, австралийский экспедиционный корпус составил основу группировки сил Антанты, задействованных в катастрофической для неё операции в Галлиполи.
Активное участие Австралия приняла и во Второй мировой войне. В последние десятилетия контингенты австралийских вооружённых сил неизменно сопровождают своего нынешнего внешнеполитического “патрона” почти во всех его военных авантюрах.
Роль Австралии в мировых делах возрастает по мере смещения центра тяжести исторического процесса из Евро-Атлантики в АТР, то есть в регион, в котором эта страна и располагается. При общей численности населения чуть более 25 млн. человек, Австралия сегодня находится на тринадцатом месте в мире по общему объёму ВВП, а также входит в число мировых лидеров по различным показателям благосостояния населения.
Располагая вооружёнными силами, относительно небольшими по численности (52 тыс. человек при мобилизационном резерве в 4 млн. человек), но вполне современными, Австралия тратит на их функционирование около 30 млрд дол., что ставит её по военным расходам на двенадцатое место в мире. Из пяти военно-политических альянсов, которые в АТР сформированы США, самую действенную поддержку в военных акциях на международной арене Вашингтон получает со стороны Австралии – одной из участниц ANZUS (аббревиатура из названий трёх стран-союзниц: Australia-New Zealand-US).
Именно с этим обстоятельством связано нередкое определение Австралии как “регионального помощника шерифа”. Скорее всего, оно останется за ней и далее, несмотря на ускорение процесса “нормализации” Японии, несравнимо более мощного союзника США в АТР. Ибо Токио явно претендует на более значимую роль в регионе, чем просто следовать в кильватере за американским внешнеполитическим “линкором”.
Однако в последние 10-15 лет для Австралии резко усложнилась проблема с выбором оптимальной “Большой стратегии”, то есть с таким позиционированием на мировой арене, которое в наибольшей степени соответствовало бы национальным интересам. Эти интересы более или менее одинаковы не только для отдельных людей, но и для их сообществ, включая государственные. Нужно так построить свою деятельность, чтобы жизнь в собственном доме была уютной и безбедной. Кроме того, желательно, чтобы не возникало внешних угроз не только созданному благополучию, но и самой жизни.
Применительно к государствам обобщённая “Большая стратегия” по достижению этих целей включает в себя две основные компоненты, которые связаны с необходимостью обеспечения, во-первых, экономического развития и, во-вторых, безопасности страны. Проблема заключается в том, что указанные компоненты “Большой стратегии” нередко не только не соответствуют, но и прямо противоречат друг другу.
Например, перед этой проблемой сегодня оказались почти все страны Юго-Восточной Азии (ЮВА) – соседи Китая. Превращение КНР во вторую мировую экономику и крупнейшее в мире торгующее государство стимулирует экономическое развитие и многих других стран. Китай является основным торговым партнёром стран ЮВА, экономический прогресс которых существенным образом определяется развитием отношений со своим могущественным северным соседом.
Вместе с тем, сам фактор китайской мощи, в которой всё более заметно присутствует военная компонента, претензии КНР на 80% акватории Южно-Китайского моря с расположенными в нём островными архипелагами воспринимается большинством стран ЮВА в качестве угрозы национальным интересам. С целью уравновешивания мощи Китая эти страны всячески поощряют присутствие в субрегионе не только США, но также Индии и Японии, то есть основных геополитических оппонентов КНР.
Но, пожалуй, самым драматичным и всё более бескомпромиссным образом проблематика выбора оптимальной “Большой стратегии” стоит перед Австралией. Экономическое и социальное процветание этой страны существенным образом базируется на сбыте в Китай основных объёмов добываемых полезных ископаемых, главным образом, железной руды и угля.
Масштаб двусторонней торговли превышает огромную для Австралии сумму в 100 млрд долларов. Китай является основным торговым партнёром Австралии, и она крайне заинтересована в поддержании состояния относительной беспроблемности в политической сфере отношений с Пекином. На первый взгляд, кажется, что этого легко добиться, поскольку Австралия находится вне зоны территориальных споров Китая с его соседями из ЮВА.
Однако нельзя забывать, что она находится в союзнических отношениях с США и, следовательно, не может игнорировать фактор американо-китайских отношений, состояние которых пока определяет характер развития ситуации в АТР в целом. Хотя в последнее время в политической компоненте этих отношений отмечаются тенденции к снижению уровня конфронтационности, но о перспективе их дальнейшего развития едва ли можно сказать что-либо определённое.
Достаточно очевидным представляется нежелание Вашингтона оказаться в состоянии вооружённого конфликта с Китаем по “малозначащим” поводам, к каковым относятся те же территориальные споры в ЮКМ.
Но относится ли тайваньская проблема к подобным “малозначащим” поводам для вооружённого вмешательства США в случае исчерпания терпения Пекина при дальнейшей реализации Тайбэем стратегии укрепления своего нынешнего статуса де-факто независимого государства? “Закон о Тайване”, принятый в 1979 г. Конгрессом США, оставляет исполнительной власти определённую свободу толкования ситуации в Тайваньском проливе и характера возможных американских “ответных” действий.
Но если Вашингтон примет решение о вооружённом вмешательстве, как вести себя Австралии? Именно этот предельно острый вопрос, обусловленный тайваньской проблемой, чаще всего ставится австралийскими экспертами в ходе “мысленных экспериментов”, которые должны прояснить возможную позицию Канберры в случае обострения американо-китайских отношений. Сама перспектива оказаться перед выбором между военно-политическим союзником и источником экономического благополучия теми же экспертами нередко определяется не иначе, как “ночной кошмар”.
Как и почти повсеместно, в Австралии наблюдается феномен “раскола элит”. Поэтому возможное реагирование на обозначенную перспективу зависит от партийной принадлежности правящей в данный момент части политического класса. В период нахождения у власти право-центристской национал-либеральной коалиции (в периоды 1997-2007 гг. и с 2013 г. по настоящее время) происходит укрепление “антикитайской” (впрочем, достаточно условной) компоненты во внешней политике Австралии.
В это время ведутся разговоры о необходимости формирования неких квази-союзных конфигураций с участием США, Японии и Индии, расширяется американское военное присутствие на австралийском континенте, заключается соглашение с Японией о военно-техническом сотрудничестве. Кстати, последнее стало возможным после “облегчения” самоограничений на военно-техническое сотрудничество с другими государствами, принятое японским правительством 1 апреля с.г.
В период же правления лейбористской партии (2007-2013 гг.) укрепляется тенденция к развитию конструктивных отношений с Китаем. Особенно отчётливым (и отчасти экстравагантным) образом она проявилось в период премьерства бывшего школьного учителя Кевина Радда (2007-2010 гг.).
И всё же возможность избежать перспективы возникновения “ночного кошмара” в проблематике позиционирования Австралии в АТР (а также всех других стран региона) следует связывать с факторами, которые в основном находятся вне её “компетенции”. Речь снова идёт об отношениях между ведущими региональными игроками.
Как выше отмечалось, здесь появились намёки на некие тренды, внушающие осторожный оптимизм. К ним, в частности, относятся и мероприятия по возобновлению официальных контактов, предпринимаемые в последние месяцы Японией и Китаем.
Владимир Терехов, ведущий научный сотрудник Центра Азии и Ближнего Востока Российского института стратегических исследований, специально для Интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».