Хотя стороны продолжают обмениваться соответствующими заявлениями, слова не сопровождаются действиями, которые могут существенно увеличить напряженность. Кэсонский комплекс потихоньку возвращается к жизни, хотя в разгар весеннего обострения многие ставили на этом проекте крест. Поэтому можно сказать, что очередной период обострения миновал.
Но зададимся вопросом: «Что дальше?». Ведь основные проблемы никуда не делись, и запас межкорейского недоверия очень велик. И хотя в окружении президента Пак Кын Хе вроде бы видят эту проблему и выставляют его восстановление главным приоритетом, если перейти на уровень действий, ситуация оказывается более сложной: восстановление доверия требует одновременных действий, но пока из официальных документов РК понятно, в каком направлении должен меняться Север. Юг же должен что-то сделать потом, во вторую очередь. А что – не оговаривается.
К взаимному недоверию продолжает добавляться слабая информированность. Если посмотреть официальные заявления Севера, упоминаемый в них Юг сильно отличается от реального. Точно так же на Юге мифологизируют Север. Этот образ врага продолжает застилать глаза и разрушение его потребует длительного времени.
Наконец, надо помнить, что сейчас ни Север, ни Юг не являются идеальными бюрократиями, и это означает, что в случае проблем, вызванных внутренним разгильдяйством, искушение не выносить сор из избы и списать все на врага достаточно велико. Именно отсюда растут ноги у слухов о невидимых северокорейских подводных лодках или таинственных северокорейских хакерах.
Теперь о, собственно, текущем моменте. В целом векторы прогнозов сводятся к тому, что и в этот, и в следующие разы, стороны пошумят и успокоятся, даже если под «пошумят» надо понимать еще ядерное испытание, запуск ракеты чисто военного назначения или даже очередной вооруженный инцидент.
Однако вероятность перерастания этого в серьезный конфликт кажется мне постепенно возрастающей. Пока она невелика — 0,5 %, 1 %, 2 %… Но геометрическая прогрессия обманчива.
О возможности катастрофы в процессе неудачных испытаний речь при этом не пойдет. Беспокойство автора вызывают иные моменты.
Первый – условный фактор «черного лебедя». Вроде бы все понимают, что «войны не будет». Кажется очевидным, что Северная Корея не начнет серьезный конфликт первой (они же не самоубийцы!), а на Севере полагают, что из-за их ядерного статуса никто не полезет к ним всерьез.
Однако эта ситуация может стать причиной того, что и на Севере, и на Юге способны возникнуть настроения типа «А мы вот возьмем и покажем врагам, — не устроят же они в ответ крупномасштабную войну…». Любители искать на Севере империю зла приписывают подобную логику ему, хотя чреватых обострением инцидентов хватало со всех сторон. Например, через неделю после инцидента на Ёнпхёндо с южнокорейской территории был произведен выстрел на Север: снаряд гаубицы, которая, если верить властям РК, непроизвольно выстрелила (хотя артиллеристы, читающие этот текст, поймут, насколько такое маловероятно), разорвался на южнокорейской половине ДМЗ, чуть-чуть «не долетев» до серьезного инцидента.
Нынешние инциденты часто носят характер «гусарства». Выстрелить по вражеской территории учебными снарядами или учебной торпедой (не всегда демонстративно); залететь или заплыть во враждебные воды на 2 – 20 минут; позлить врага иным образом – например, демонстративно используя портреты его руководителей в качестве мишеней (теперь подобное делают и те, и другие, но первыми начали южане).
Как правило, «гусар» понимает, что играет на чужих нервах, но считает, что в его действиях нет ничего серьезного; действия, не связанные с прямым нанесением ущерба, не будут восприниматься общественным мнением как серьёзная провокация, особенно в условиях подачи информации применительно ко всему, что связано с КНДР. «Подумаешь, кто-то залетел на их территорию! Никто ж не пострадал!».
Кроме того, существует определенный «осадок», постепенно накапливающийся среди военных обеих стран. Он сводится к представлениям о том, что «мы бы могли ответить на провокации гораздо жестче, если бы политики нам не мешали».
При Ли Мён Баке подобные реваншистские настроения со стороны военных (вплоть до «если власть даст добро или хотя бы не будет нам мешать, мы уничтожим Север за 90 часов») подогревались наличием в окружении президента палеоконсервативной фракции, но и Пак Кын Хе будет вынуждена не игнорировать эту точку зрения, особенно – в случае обострения межкорейских отношений.
Другая сторона проблемы в том, что Северная Корея не очень умеет бороться с «гусарами» — по идеологическим причинам им может быть проще отреагировать на инцидент встречным инцидентом. При этом, «железный занавес» мешает пониманию того, как это будет подано средствами массовой информации, а также воспринято в рамках международного права.
Кроме того, северян подпирает постепенное понимание того, что тактика «стопятьсотого последнего предупреждения» может перестать работать. Если заявления о превращении Сеула в море огня и утоплении врагов в море останутся не более чем пафосной риторикой и никак не будут подтверждены, их перестанут воспринимать всерьез: «цветисто угрожать – это всё, что они могут».
Но, собственно, ЧТО можно сделать такого, чтобы это было и адекватным ответом, и хорошей демонстрацией силы, и при этом не нанесло бы вреда окружающей среде или соседям. Успешно проведенные учения с участием массы международных наблюдателей – идея неплоха, но помешает охранительный рефлекс. Предложение отправить части КНА миротворцами куда-то в рамках ООН или побороться с пиратами – вообще из области фантастики. Поэтому остаются традиционные запуски или стрельбы, а равно, тотальное уничтожение врага на экране пропагандистских роликов.
Это дополняется таким моментом, как «туман войны». Обычно даже состояние обострения предполагает наличие между противоборствующими сторонами своего рода «горячей линии», но совокупными стараниями Севера и Юга все контакты по военной линии практически оборваны. Это означает, что в случае инцидента, способного повлечь за собой обострение, у сторон может не оказаться времени и возможности предупредить друг друга.
Меж тем ситуация, когда обе стороны имеют установку жестко реагировать и действовать по обстановке, может привести к тому, что конфликт начнется из-за случайного сбоя, который вызовет последовательную эскалацию вооруженных ответов, и после серии обменов ударами растущий ущерб уже не позволит «отыграть назад».
На это накладываются миражи, вызванные идеологическими шорами и взглядом на другую сторону как на Мордор. В результате многие пропагандисты Юга стали верить собственным уткам и во многом пребывают в уверенности, что режим вот-вот падет, и его надо лишь толкнуть. С точки зрения южнокорейского избирателя и генералитета Север изобилует признаками слабости. А на Севере могут полагать, что серьезный раскол общества, связанный с провалом политики Ли Мён Бака, говорит о глубоком кризисе режима и, не имея серьезных контактов на Юге, могут по-прежнему ставить знак равенства между левыми и просеверокорейскими настроениями.
Здесь может возникнуть вопрос – куда смотрит разведка? Чужие спецслужбы всегда кажутся таинственнее и идеальнее, но увы, люди не идеальны, а чиновники любой страны – тоже люди. Очковтирательство, игра «Угадай, что хочет услышать начальство, и приноси ему хорошие новости» и имитация бурной деятельности свойственны им в разной степени. Поэтому следует помнить, что структуры, занимающиеся анализом и прогнозированием, далеко не всегда выполняют свою работу должным образом, разумные предупреждения могут быть проигнорированы, и их авторов сочтут перестраховщиками.
На следующий фактор я не раз обращал внимание: ситуация взаимной напряженности повышает общий уровень стресса и нервного напряжения, в результате чего те опасные и важные решения могут быть приняты не на холодную голову, а под влиянием иррациональных факторов или эмоций.
У каждого из нас есть маленькие, порой скрываемые фобии. В обычной жизни эти фобии практически не мешают. Но чем выше концентрация стрессов, тем выше риск, что они выползут наружу. В экстраординарной психологической ситуации (а первые лица почти всегда испытывают определённый стресс), человек обычно мыслящий рационально может потерять адекватность.
Рассуждения о психической неадекватности или иррациональном поведении руководителей КНДР относятся, конечно, к разновидности пропаганды: ощущая себя в глухой обороне, представители старшего поколения вряд ли будут предпринимать агрессивные действия, реально направленные на усугубление конфликта. Но в кризисной ситуации они постараются продать свою жизнь подороже и вполне могут пойти на такие самоубийственные действия, которые унесут больше врагов.
С Ким Чен Ыном же вопрос в том, насколько новый руководитель более стрессоустойчив по сравнению с отцом. Если «молодой генерал» действительно амбициозен и экстравертен, у него может присутствовать определённое упоение внешней стороной армейской жизни. Кроме того, при деятельном складе ума всегда возникает желание «наконец что-то сделать». Это может оказаться фактором, который повысит шанс принятия им иррационального решения: вероятность того, что человек с таким характером поддастся на уговоры старших и сочтёт необходимость провести некую жёсткую демонстрацию силы, не до конца просчитав последствия, я оцениваю как очень небольшую, но заслуживающую рассмотрения.
Так мы подходим к последнему фактору, когда решение о начале большого конфликта может быть принято не из рационально-стратегических, а из идеологических или внутриполитических соображений.
Например, в случае, если произойдет еще один инцидент или серия инцидентов, которые будут выглядеть как плевок в лицо южнокорейскому самолюбию, Сеул может дать команду на ответный удар из страха потерять лицо и поддержку избирателей. Идеократический режим еще легче спровоцировать, поскольку на действия типа оскорбления святынь положено отвечать войной, даже если она будет самоубийственной.
Кроме этого, надо учитывать, что и северяне, и южане «имеют привычку принимать вежливость за уступку, а уступку – за слабость», и стоит одной стороне сделать шаг назад или в сторону достижения консенсуса, другая начинает «развивать успех».
А раз вероятность конфликта ненулевая, кусок нашего анализа будет посвящен сравнению армий КНДР и РК, поскольку в отношении как одной, так и другой, существует некоторое количество мифов.
(Продолжение следует…)
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН, специально для Интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
