Автор начинает довольно важную серию материалов для лучшего понимания ситуации на Корейском полуострове:
• Как Северная Корея и Запад видят друг друга и насколько между ними велико не только недоверие, но и непонимание. При этом последняя преграда в значительно большей степени является препятствием к умалению конфликта, ибо действия сторон могут изначально неверно интерпретироваться в рамках заранее надетых шор;
• Как выглядит государственная система Севера сейчас, и насколько новый руководитель сам по себе увеличивает или уменьшает стабильность;
• Как будут складываться отношения КНДР с Китаем и Россией;
• Насколько увеличивается вероятность военного конфликта по «случайным» причинам.
О Патриотическом Акте и превентивных ударах во имя мира
Посмотрим, как стороны видят друг друга и насколько они понимают своего контрагента. «Железный занавес» работает в обе стороны, порождая искаженное представление о том, что находится по противоположную его сторону. На примере КНДР это кажется (именно кажется) виднее, но похожая проблема существует и для представителей Запада применительно к КНДР. Ни Япония, ни США не имеют с этой страной дипотношений, что существенно ограничивает их возможности по сбору информации на местах. Иностранцы находятся под плотным контролем, и потому та информация, которая в обычной стране добывается легко, применительно к КНДР связана с большими трудностями.
Из-за этого заключения западных экспертов часто основываются на таком количестве данных, которых обычно бывает недостаточно для того, чтобы делать выводы, опираясь только на них. Поэтому в той или иной мере эксперты гадают, и процесс этого гадания во многом основан на том, какие цели и мотивации при этом приписываются северокорейскому руководству. А последнее прямо зависит от того, какой образ Северной Кореи видит данный эксперт, и здесь мы переходим к анализу «тараканов в головах» или того, что на английском называется емким термином bias.
Применительно к логике значительной части тех экспертов, с которыми автор имел дело, хорошо заметны две вещи. Во-первых, это своего рода имманентная уверенность в том, что их общество является идеальным, и его мгновенно могут воспринять все, без скидок на национально-культурные особенности. В результате решения принимаются на основе неких абстрактных штампов, — если в стране диктатура, проблемы исключительно в диктаторе, который угнетает массы, желающие свободы и демократии. Убрать диктатора – и свобода и демократия наступят. Насколько страна готова к этой демократии и каковы будут последствия ее насаждения, волнует значительно меньше: Япония после войны признавалась американскими экспертами как «безнадежное» государство, о Южной Корее мнение было еще хуже, а сегодня это процветающие страны, очень лояльные к США. То есть: «…нарыв надо вскрыть, и даже если вначале всё будет даже плохо, в конечном итоге станет лучше. А потом, это же где-то там далеко…»
В рамках принятых на Западе и в США ценностей коллективистские системы типа КНДР кажутся им натуральным Мордором. И поскольку подобная система воплощает всё ужасное с их точки зрения, совершенно не удивительно, если в этом Мордоре забивают на мясо детей заключенных или поливают христианских мучеников из ведра расплавленным железом: это же Мордор!
В отношении Мордора действует презумпция виновности, а процесс сбора доказательств заменяется эмоциями и просьбой спасти всех как можно быстрее. Если нам становится известно даже из очень непроверенного источника, что из Пхеньяна вывезли всех детей-инвалидов и испытывали на них бактериологическое оружие, это считается правдой до тех пор, пока это утверждение не будет опровергнуто.
В результате из довольно неприятного, но «реалистичного» режима Северная Корея действительно превращается в «Империю Зла», у которой есть комплекс четко определенных черт, легко воспринимаемых аудиторией, — и происходит сознательный отрыв от реальности, когда вместо изучения настоящей Северной Кореи происходит создание мифов про Мордор, что повышает вероятность принятия неверных решений, построенных на неверных посылках.
Презумпция виновности накладывается на не «юридический» (построенный на идее презумпции невиновности), а на «технический» подход, который сам по себе весьма рационален. Если существует вероятность аварии, мы должны разобрать весь механизм и убедиться в том, что все работает нормально. Если существует хотя бы 1% вероятности эпидемии, мы должны принять максимальные меры по изоляции потенциального больного, даже если это ложная тревога. Ведь в случае эпидемии карантин вводится в качестве превентивной меры против тех, кто может быть заражен.
Если же речь идет о потенциальном террористе, то в рамках Патриотического Акта можно заморозить его счета и прослушивать его телефоны, даже не имея однозначных улик, дабы он, если он действительно террорист, не успел совершить свое черное дело. А если он вдруг не террорист и будет возмущаться, – в таком важном деле «лучше перебдеть, чем недобдеть».
То же самое касается принятых новых систем контроля и наблюдения, включая спутниковые, и правил досмотра подозрительных судов. Если ранее американскому кораблю требовалось разрешение страны, чей флаг несут «подозрительные типы», то теперь можно принимать самостоятельные решения в случае, если флаг скрыт или есть слишком осознанные подозрения.
Темная сторона у этой медали есть. Любое упрощение процедуры, наподобие Патриотического Акта или иных форм особого разбирательства (СССР не исключение) с одной стороны ведёт к оптимизации и дебюрократизации, с другой увеличивает простор для злоупотреблений из-за закономерного ослабления систем контроля. Неслучайно люди с критичным отношением к власти и/или конспирологическим мышлением воспринимают подобные меры исключительно как изначально направленные на увеличивающиеся возможности злоупотреблять.
Сочетание этого подхода с презумпцией виновности означает, что когда американцы начинают искать чужое оружие массового поражения, особенно – в стране, которую они записывают в Мордор, их совершенно не волнуют последствия этих поисков для данной страны. Мы должны абсолютно удостовериться в том, что у вас ничего такого нет и быть не может; любой подозрительный объект или объект двойного назначения будет восприниматься как доказательство наших подозрений, а нежелание сотрудничать (точнее, неукоснительно выполнять все распоряжения) расценивается как косвенная улика и признак того, что «им есть, что скрывать».
Понятно, что в целом такая практика порочна. И дело даже не в том, что она создает простор для злоупотреблений, сколько в том, что действия на основе доказательств заменяются действиями на основе предположений, а критерии, по которым та или иная страна может быть записана в Мордор, бывают весьма субъективными. Достаточно обратить внимание на то, как часто определенный тип наших патриотов записывает в Мордор Соединенные Штаты при том, что их представления об Америке по уровню адекватности реалиям подобны представлению некоторых американских правозащитников о Северной Корее.
Затем, каждое неправомерное применение силы, вероятность которого существенно повышается при использовании данного принципа, не только разлагает систему международного права и подвергает сомнению само её существование, но и подаёт сигнал окружающим: если у вас нет возможности защитить себя, прибегая к силе закона; если вместо оправдания вы оказываетесь в роли ведьмы перед инквизиторами, — проще реагировать максимально жёстко.
Наконец, список объектов, по отношению к которым допустимы любые превентивные действия, имеет тенденцию к расширению. Сперва Злом являются террористы (что кажется приемлемым) или страны-изгои (что некоторым кажется приемлемым, но уже разрушает систему международного права). Потом, с учетом некоторых трендов, им могут стать сексуальные извращенцы (в весьма широком толковании этого термина), а затем — неправославные? Любые противники идеи демократии? Критики нынешней власти?– и, добро пожаловать в тоталитаризм!
К сожалению, у автора есть ощущение, что практика превентивных мер будет постепенно преодолевать принятый сегодня порядок (если уже не преодолела). Связано это с несколькими причинами.
Во-первых, послевоенная система уступает место праву сильного, при котором злоупотребления оправданы, если их совершают «свои».
Во-вторых, увеличивающаяся информационная прозрачность общества повышает теоретическую быстроту реакции — в ответ на душераздирающий вброс массы требуют немедленных действий, а не потенциально долгого расследования. Ведь если мы действительно имеем дело с геноцидом, каждый день, на который были отложены меры помощи, означает лишние жертвы.
В-третьих, бег времени действительно позволяет делать многие вещи быстрее, в том числе и теракты. И следует помнить, что Патриотический Акт действительно помог и упростил задержание настоящих террористов.
Все это мы должны иметь в виду перед тем, как перейти к следующей части, повествующей о том, кто и как смотрит через железный занавес с другой стороны.
Константин Асмолов, кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник Центра корейских исследований Института Дальнего Востока РАН – специально для Интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».
