Кандидатов было много, однако до недавнего времени в фавориты были записаны трое.
Первая – Пак Кын Хе, дочь президента Пак Чон Хи и формальная наследница Ли Мен Бака по правящей правоконсервативной партии, которая тогда называлась Ханнара (Единая Корея), а ближе к выборам по корейской политической традиции переименовалась в Сэнури (Новый Мир). Пак всегда была серьёзным соперником Ли Мен Бака, который пять лет назад опередил её за счёт данных опросов общественного мнения, которые утверждали, что большинство правых хотят видеть президентом его.
(Правда, сегодня глава корейской службы Гэллапа, который отвечал за эти опросы, находится под следствием и ему вменяют манипуляцию данными, благодаря которой проценты Ли Мен Бака в какой-то мере оказались нарисованными. Впрочем, это дело прошлого, Ли Мен Бака это будет касаться уже после его президентского срока, а мы анализируем настоящее).
Во время правления Ли Мен Бака госпожа Пак грамотно держала дистанцию от всех президентских инициатив и, таким образом, не несёт ответственности за все неудачи своего формального соратника. Несмотря на то, что Ли неоднократно предлагал ей крепить единство партии и занять пост премьер-министра, Пак отклоняла эти предложения, поскольку в корейской политической культуре при сильной власти президента премьер является, скорее, мальчиком для битья, который уходит в отставку после очередного серьёзного неуспеха власти.
Затем идёт Мун Чже Ин – кандидат от сил, которые можно условно назвать левыми. Исключенный из университета за студенческую активность, затем адвокат и соратник Но Му Хёна, который после избрания Но президентом был его главой администрации, отчего в целом рассматривается как наследник ромухеновского курса.
Наконец, есть Ан Чхоль Су, которого называют «корейским Касперским» и воспринимают то как тёмную лошадку, то как голос народа, который устал от профессиональных политиков с их накладным популизмом, борьбой с коррупцией исключительно перед и после выборов и весьма специфической внутренней кухней. Ан воспринимался как перспективный кандидат на пост мэра Сеула, но отказался от борьбы, отдав свои голоса представителю левых и набрав, таким образом, достаточно очков, чтобы претендовать на куда более важный пост.
Итак, три кандидата, один правый, один относительно левый и один условно левый независимый. Такая ситуация не раз встречалась в корейской политической жизни – например, в самом начале Шестой Республики, когда на пост президента претендовали Ким Ён Сам, Ким Тэ Чжун и Но Тхэ У (у нас более известен как Ро Дэ У). Ро представлял правящий режим, два Кима были более-менее левыми и вместе их электорат был больше, чем электорат Ро. Однако из соображений фракционной борьбы и нежелания одного уходить в тень другого, два Кима пошли на выборы одновременно и раскололи левый электорат, обеспечив победу Ро. Так же и сегодня значительная часть прогнозов говорит о том, что если на выборы выйдут трое кандидатов, победит, скорее всего, госпожа Пак, а если один из левых отречётся в пользу другого – то тот и будет следующим президентом.
Каковы шансы каждого из трёх? В условиях развитой системы патрон-клиент и не менее развитого корейского регионализма у каждого из кандидатов есть своя база, в которой он победит обязательно. Юго-восточный регион Ённам традиционно голосует за правых, юго-западный Хонам – за левых. Однако остаётся довольно большая часть нейтрального электората, в первую очередь – большой Сеул, в котором обитает до четверти (если не трети) населения страны.
Начнём с Мун Чже Ина, поскольку с ним всё в значительной степени просто. Хотя он может быть лишён тех уж совсем популистских и волюнтаристских черт, которые отличали Но Му Хёна, он воспринимается как продолжение той же линии. А это означает определённый популизм, некоторый непорядок во внутренней политике и продолжение «солнечного тепла» в отношениях с Севером. Хотя период правления Ли Мен Бака показал, что жёсткий откат и конфронтация в межкорейских делах не принесла ничего хорошего, в Корее остаётся достаточная прослойка людей, которая полагает, что просто задавливать Север без видимых подвижек с его стороны, — неумная трата средств. Поэтому вокруг Муна собираются недовольные текущим положением дел.
Пак Кын Тхе находится в тени своего отца и это и плюс, и минус, потому что кому-то при упоминании этого человека вспоминается корейское экономическое чудо, когда страна сделала реальный рывок от нищенства к процветанию, а кому-то военная диктатура, которая не сильно уступала Северу.
Кроме того, надо помнить, что нынешняя правоконсервативная партия во многом есть творение экс-президента Ким Ён Сама, который ещё жив и имеет довольно влиятельную группу сторонников. Между тем, Ким Ён Сам начинал свою политическую карьеру именно как борец с Пак Чон Хи и до убийства генерала в 1979 г. успел многое от него претерпеть. Поэтому внутри собственной партии у неё есть довольно серьёзная группировка недоброжелателей.
Наконец, некоторые обращают внимание, что хотя Пак Кын Тхе конструирует образ железной леди, её реальный образ может быть другим. В 1974 г. убили её мать, в 1979 – отца, несмотря на формально высокое происхождение, детство её было очень тяжёлым, а количество жизненных испытаний, выпавших на её долю сравнимо с участью героини корейской драмы. Закалили они её или наоборот надломили, — вопрос, который пока открыт.
Гендерный фактор тоже, конечно, играет роль. Если госпожа Пак победит, это будет первый корейский президент-женщина, что весьма важно для страны, которая во многом остаётся традиционной. Однако предполагаемый успех Пак по этой линии связан с тем, что у левых среди кандидатов отсеялась экс-премьер-министр госпожа Хан Мён Сук, которая в случае «столкновения женщин» имела бы больше шансов. В отличие от госпожи Пак, она не бездетна, у неё был управленческий опыт, и она в большей степени выглядит бабушкой из народа, а не далёкой от него принцессой.
Наконец, Ан Чхоль Су. Изучение его биографии говорит о том, что он из весьма престижной и обеспеченной семьи и потому, хотя он может позиционировать себя как защитник народа, представителем народа он, по-хорошему, не является. Кроме того, хотя его часто называют «корейским Касперским», он не столько программист, сколько человек, управляющий программистами. Основой плюс Ана в том, что он не закрепощен традиционными рамками и, в случае прихода к власти, может объявить своё правительство правительством широкого участия, набирая туда компетентных (или нужных ему) специалистов как из числа левых, так и из числа правых.
Собственно, именно это обстоятельство и заставляет предполагать, что президент Ан Чхоль Су отнюдь не будет настолько левым, каким это многие представляют сейчас. Здесь можно вспомнить Ли Мен Бака, который во время своих президентских выборов тоже оказался как бы в серединке — слева был продолжатель дела Ро Му Хёна, справа — многократный президентский кандидат Ли Хве Чжан, который представлял классический правоконсервативный уклон. За Ли, таким образом, проголосовали и те, кто не хотел продолжения курса левых, и те, кто не хотел классических правых и ждал перемен.
Кстати, за Ан Чхоль Су проголосует и определённое количество правых из числа недоброжелателей Пак Кын Хе и голоса эти, скорее всего, будут переданы на каких-то условиях. Ведь, например, по межкорейским вопросам Ан занимает позицию между Муном и Пак. Т.е., правее мухёновцев.
Минус Ана, как мне кажется, в неясной команде. Здесь я бы послушал корейских коллег, потому что хотя самого кандидата вроде бы считают человеком принципиальным и честным, короля нередко играет свита, и что представляет собой его группа поддержки кроме Интернета и тех, кому надоели традиционные игры, отсюда видно не совсем хорошо.
Отметим и то, что Ану некуда отступать: ради участия в президентской гонке он оставил свой пост в университете, который считается госслужбой, вернуться на которую просто так нельзя. Конечно, он может пойти на работу в частный вуз или даже создать какую-то свою структуру, но это будет определенным снижением статуса. Это означает, что для того, чтобы разменять его уход на некие гарантии или плюшки, размер этих плюшек должен превосходить бочку варенья и корзину печенья.
До определенного времени Мун и Ан активно обсуждали возможность выдвижения единого кандидата, но «обещать — не значит жениться». К тому же проект объединения выглядит так: сначала разрабатывается единая программа, а потом кандидаты думают, кто будет более способен лучше ее выполнить. Однако, с точки зрения потенциальных возможностей, преимущество есть у Муна, который имеет и опыт работы в правительстве, и какую-то сложившуюся команду единомышленников. У Ана таких преимуществ нет, но он строит свою стратегию на их отсутствии: новый человек, никак не связанный с политиканами прошлого, и относительно не запятнавший себя в прошлом по сравнению с остальными кандидатами на пост президента.
Ради объединения Мун фактически сменил избирательный штаб и руководство своей партии. Однако переговоры уперлись в то, как проводить опрос. Представители Муна предлагали аудитории выбрать между ним и Аном, а представители Ана ставили вопрос о том, у кого из кандидатов больше шансов выиграть у Пак Кын Хе.
Когда переговоры окончательно зашли в тупик, Ан внезапно (действительно, внезапно и для многих неожиданно) снял свою кандидатуру. И выглядело это как повторение ситуации с выборами мэра Сеула, когда Ан отрекся в пользу представителя левых. Похоже, он удивил этим не только своих сторонников, но и сторонников Муна. Этот жест был истолкован как проявление политического благородства, но мне кажется, что несмотря на то, что Ан всегда подчеркивал свою честность и принципиальность, дело не только в этом.
Возможно, Ан осознал, что в этот раз хорошим президентом он может и не стать (а репутация ему важна). Большой слаженной команды у него нет, а поддержка в Интернете не всегда означает наличие компетентных специалистов, которых можно ставить на ключевые посты и не снимать их год спустя из-за их полной некомпетентности, как это получилось с большинством назначенцев Но Му Хёна. Затем поддержка со стороны как левых, так и правых (особенно клана Ким Ён Сама) могла спровоцировать в его правительстве весьма острые дискуссии, в ходе которых президент оказывался бы перед неприятным выбором, правительство было бы парализовано фракционной борьбой.
И еще один момент. Пока Ан призывает своих сторонников помочь Муну победить, и это понятно, потому что в союзе с правыми у него вроде бы нет будущего. Формально он вышел из борьбы, но его слово остается решающим. Достаточно вспомнить Чон Мон Чжуна, который блокировался с Но Му Хёном, но когда стало понятно, что тот не сделает его следующим президентом, за считанные дни до выборов разорвал договоренность и призвал своих сторонников голосовать против Но. А впоследствии и вовсе перешел на консервативные позиции, уйдя в партию Ханнара.
Пак же пока собирает вокруг себя всех не довольных левыми (от Ли Хве Чжана, старого тяжеловеса и соперника Ли Мен Бака справа, до Ли Ин Чжэ, чья поддержка существенно повышает ее шансы на победу в провинции Чхунчхон).
Что же до прогнозов, то сюрпризов я одновременно жду и не жду. Ибо, несмотря на внешне захватывающую борьбу вокруг президентского кресла и все прошедшие и будущие скандалы, картина того, что случится после того, как кресло кто-то займет, кажется более предсказуемой. Что один, что другой кандидат в президенты будут держаться политического центра, не впадая в крайности, отмеченные Ро Му Хёном или Ли Мен Баком. Скорее всего, это коснётся и межкорейской политики, о которой, однако, будет отдельный разговор.
Итак, президентство Ли Мён Бака отбросило межкорейские отношения на несколько шагов назад, и потому вернуться к ситуации пятилетней давности сразу не получится. Северокорейцы будут искать подвох в любых новых инициативах. При этом не только «обжегшись на молоке, дуть на воду», но и пытаться довольно жестко испытывать терпение партнера, определяя таким способом искренность его намерений. При этом и северяне, и южане любят «принимать вежливость за уступку, а уступку – за слабость», немедленно развивая свой успех там, где они его увидели. Да, некоторые их методы такого рода вполне можно назвать провокацией.
Другая сторона проблемы в том, что «солнечная политика» действительно воспринималась многими как нерациональное вложение в межкорейскую безопасность. Тем более что вообще-то «солнечная политика» позиционировалась не только как вариант мирного сосуществования, но и как вариант поглощения Севера Югом, растянутый во времени и осуществляемый при помощи «мягкой силы». Само ее название, взятое из басни Эзопа о солнце и ветре, указывает на сие.
Если в Голубой дом войдет команда, которая будет действительно состоять из прагматиков, она не сможет не отдавать себе отчета в том, что, хотя объединение всё ещё выглядит национальной мечтой, число связанных с ним проблем растет, и его издержки очень сильно ударят по населению и с экономической, и с социально-психологической точки зрения. И хотя тень исторического прошлого, связанного с Корейской войной, постепенно размывается, этот же процесс ведет к тому, что для молодого поколения южнокорейцев северяне уже не являются частью единой общекорейской идентичности. Также становится понятным, что Северная Корея обладает определенным запасом устойчивости и потому строить свою политику, исходя из того, что «максимум через 3 года КНДР развалится», не является верной стратегией. Точнее, к форс-мажору в КНДР надо быть готовыми, но при этом вкладываться в его инспирирование и «раскачивание лодки» не стоит. С другой стороны, не следует разрушать сложившиеся структуры: на существующей модели межкорейских отношений кормится довольно много чиновников и общественных организаций. В первую очередь, Управление пяти провинций, реформа или упразднение которого означает отказ от представления о том, что Север – это временно оккупированная часть Юга.
Прагматикам видно, что на Севере идут какие-то изменения, которые могут привести к форс-мажору, связанному с падением «железного занавеса» и усилением параллельной экономики. Вопрос в том, насколько эти перемены надо подталкивать и в какую сторону.
Юг, наверное, устроила бы ситуация, при которой Север был бы рынком для южнокорейских компаний, источником дешевой рабочей силы и при этом не создавал бы проблемы. Но это идеальная схема, при которой руководство Севера тоже должно пересмотреть свое отношение к Югу. Кроме того, изменения в политике не должны выглядеть обманом ожиданий. В результате, хотя это решение должно быть довольно тяжелым с точки зрения психологии его принятия, оптимальным результатом является искусственное поддержание статус-кво с очень медленным укреплением своих позиций на Юге.
Условно говоря, Сеул пытается удержать ситуацию на уровне «ни мира, ни войны», не предпринимая ни действий, которые могли бы серьезно охладить ситуацию, ни действий, которые были бы реанимацией «политики солнечного тепла». Точнее, и-и, а не ни-ни: «По четным дням посылаем гуманитарную помощь, по нечетным – забрасываем листовки». В результате все общественные организации уверены, что заняты полезным делом, Север ведет себя предсказуемо, а его колебания не выходят за пределы четко очерченного коридора.
Понятно, что при этом будет «война слов» («У нас демократия – все имеют право на свободу мнений»), а, возможно, – и более серьезные инциденты, связанные с тем, что «пар иногда вырывается из-под крышки котла». Но с точки зрения «циничной политики» это – своего рода меньшее зло и необходимые издержки, которые входят в состав цены за стабильность.
К тому же, кто бы ни оказался в Голубом доме, перемен не будет еще по двум причинам. Во-первых, новая политика требует новых кадров, а первый год южнокорейский президент обычно проводит, занимаясь расстановкой людей. Во-вторых, в будущем году отмечается 60-летие со дня окончания Корейской войны. В Корее это важный юбилей, означающий также окончание календарного цикла. И это означает, что обе стороны постараются максимально отпраздновать «свою победу», — государственные мифы как КНДР, так и РК, трактуют войну 1950-1953 гг. как свою трудную, но безусловную победу над захватчиками. А торжества «на той стороне» не могут не вызывать осуждения. Пока ни на Севере, ни на Юге не будет распространена иная трактовка войны (хотя бы признание ее гражданской войной, общенациональным бедствием и общей трагедией). Связанная с ней тень прошлого будет очень сильно давить на межкорейские отношения.
Таким образом, хотя внешне этот новый курс будет больше напоминать нынешнюю ситуацию, его подоплека будет иной. Хотя вопрос заключается еще и в том, насколько руководство Северной Кореи будет понимать эти южнокорейские игры – и либо играть по предложенным правилам, либо пытаться более активно выгадывать на таком изменении курса, создавая задел для следующего витка проблем.
Константин Асмолов, старший научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН, кандидат исторических наук — специально для Интернет-журнала «Новое Восточное Обозрение».